– «Случайно», – ухмыляется Андреа.
В следующее мгновение выражение лица Андреа резко меняется. Глаза сильно зажмурены, губы напряжены.
– Что с тобой? – растерянно спрашиваю я.
– Ничего особенного. Мои умирающие мышцы любят напоминать о себе болью.
– Я… могу чем-нибудь помочь?
– Единственное, что ты можешь сделать – не смотреть на меня так, будто из моей груди вот-вот вылезет Чужой.
Я издаю нервный смешок и чувствую, как мое сердце медленно разрывается при виде того, как тело Андреа содрогается от очередной волны боли.
– Мама говорит, что когда к тебе приходит боль, нужно попытаться вспомнить самое светлое событие в своей жизни. Теплые воспоминания действуют эффективнее любого обезболивающего.
– И о чем ты думаешь? – спрашиваю я.
– Раньше ничего хорошего в моей памяти не всплывало. Я закрывала глаза и видела врачей, кабинет рентгенодиагностики, который я ненавидела всем сердцем, потому что после его посещения, моя история болезни становилась все толще и толще. Воспоминания были настолько монотонны, что становилось еще больнее. Но теперь… теперь все иначе. Помнишь, когда мы были в церкви, я сказала тебе, что живу ради вознаграждения? Так вот, я абсолютно убеждена в том, что я его получила. Я хотела испытать что-то невероятное, что-то иное, чтобы хотя бы на пару минут забыть о болезни. И сейчас эти боли, что я ощущаю, кажутся такими смешными, незначительными.
Тело Андреа расслабляется. Долгожданное облегчение передается и мне, будто я сама испытала ее боль.
Нас обеих начинает клонить в сон. Я успешно перебираюсь из кресла на кровать, Андреа засыпает в кресле.
Пробуждение после глубокого сна оказалось отнюдь не легким. Мысли спутались, та половина тела, что может чувствовать, безумно ноет из-за крепко вцепившейся в меня усталости.
Андреа уже вовсю бодрствует, ее кресло то и дело наворачивает круги по комнате, и казалось, что от приступа боли, что настиг ее ранее, не осталось ни следа.
– Сколько я спала?
– Около трех часов.
– А чувство, будто целую неделю. И мне мало.
Андреа смеется.
– Давай, сажай свою задницу в кресло, и поехали. Я еле тебя разбудила, нас с тобой все ждут в холле.
Я нехотя следую указанию, подъезжаю к зеркалу и ахаю от увиденного отражения в зеркале: волосы в разные стороны, ужасные мешки под глазами, поникший взгляд.
– Выглядишь паршиво, – говорит Андреа.
– Спасибо.
– Да ладно, это абсолютно нормально. Ты выглядишь как истинный путешественник: уставший, потрепанный, но жутко счастливый.
Как только мы оказываемся в холле, нас встречают шесть недовольных лиц.
– Вы слышали о таком понятии, как пунктуальность? – спрашивает Карли.
– Да, вроде того, – отвечает Андреа.
– Как можно быть настолько безрассудными?
– Карли, это моя вина, я проспала. Но давай не будем из этого делать трагедию?
– Потеря времени – для нас трагедия, – изрекает Карли, и после ее слов мне становится не по себе.
– Не стоит паниковать, дамы, такси нас уже ожидает, времени у нас предостаточно, – вмешивается Эдриан.
Я мысленно благодарю его за это. Медленно расслабляюсь, заметив смягчившийся взгляд Карли.
Путь от Лиссабона до мыса Рока был недолгим, около сорока минут. Он пестрил многочисленными пляжами, живописными склонами, чьи девственные зеленые уголки сразу привлекали внимание. Я не могла ни на минуту отлипнуть от окна автобуса, боясь пропустить что-то интересное.
Достигнув конечной остановки, мы уже без промедлений выбираемся из автобуса. Туристы разбрелись по смотровой площадке, всюду слышны звуки затворов фотоаппаратов, голоса, смех и шум Атлантического океана. Я пытаюсь осмотреться вокруг, борясь с пылающим солнцем, что слепит глаза. По правую сторону в нескольких метрах от остановки расположен тот самый маяк, окруженный небольшими домиками, о котором упомянул Джон в своей последней подсказке. Сооружение выделяется ярко-красной крышей и белыми стенами, по краям обрамленными серыми камнями. Вблизи обрыва установлена стела, увенчанная крестом.
– Мы просто обязаны туда пойти, – слышу я голос Тома.
– Ты уверен, что вынесешь это? – спрашивает Эдриан.
– Что происходит? Вы о чем? – пытаюсь войти в курс дела я.
– Когда я покупал билеты на автобус, мне выдали вот это.
Эдриан дает мне в руки буклет, на котором кричаще-желтым цветом написано: «ЕЖЕГОДНЫЕ МОТОСОРЕВНОВАНИЯ В ЛИССАБОНЕ! НЕ ПРОПУСТИТЕ!»
– Так, и в чем проблема?
– Проблема заключается в том, что Томас хочет туда пойти, хотя забыл, что пару лет назад у него была тяжелейшая депрессия, связанная с мотогонками, потому что там…
– Хватит! – вмешивается Том. – Это было два года назад, сейчас все изменилось! Вы уже не мой психотерапевт, поэтому я имею право делать то, что считаю нужным!
– Я не запрещаю тебе, Том. Я просто хочу предостеречь тебя.
– Я не нуждаюсь в этом! С чего вы взяли, что можете принимать решения за кого-то? Мы сейчас не в центре, и я не собираюсь вас слушаться.
– Прекратите! – не выдерживает Карли. – Объясните мне, какого черта мы устраиваем проблему на пустом месте? Это просто гонки! И если парень хочет туда пойти, мы не возражаем. Что здесь такого? Эдриан, вам не кажется, что вы и правда слегка перегибаете палку?
Эдриан несколько секунд молчит.
– Вы правы, я что-то действительно много на себя беру. Прошу прощения.
Закончив свою реплику, Эдриан разворачивается и уходит к толпе туристов, что скопилась у стелы.
Брис и Том так же молча направляются к обрыву.
– Мне кажется, мы лишние здесь, – говорит Фелис.
– Так, а ты про что, Фелис? – спрашивает Андреа.
– Я про то, мы не должны были ехать с вами. Мы с Эдрианом наивно полагали, что вы без нас не справитесь.
А еще больше мы ошибались в том, что думали, что вы умеете быть благодарными.
Мы переглядываемся с Андреа, и я внезапно вспоминаю сегодняшний инцидент, когда я осмелилась накричать на Фелис. Мне становится жутко неловко, стыдно, но я так и не отваживаюсь выразить свое извинение.
Как только мы добрались до хилого деревянного ограждения, что тянется вдоль всего обрыва, все мысли и разногласия вмиг улетучились. Завораживающий вид могущественного океана поглотил нас, оставив дряхлые физические оболочки на суше и забрав с собой все наше сознание. На горизонте бескрайний синий океан сливался с голубизной неба. Безумный, шквалистый ветер гонял тяжелые облака. Когда солнце скрывалось за ними и его лучи оказывались пленниками туч, океан становился еще темнее, мрачные волны с пугающей мощью разбивались об острые каменные глыбы, сварливо бурля белой пеной. Но стоило лучам пробиться сквозь облачную завесу, как Атлантика начинала переливаться синими, голубыми, зелеными красками.