Как много знают женщины. Повести, рассказы, сказки, пьесы - читать онлайн книгу. Автор: Людмила Петрушевская cтр.№ 26

Баба Оля, несмотря на упреждающие крики дочери, следующим вечером опять поехала на фильм туда же, на тот же сеанс.

И она начала понимать, посмотрев еще раз на Тейлора, кто встретился ей на темной улице после кино, кто это шел больной и запущенный, тоскующий, небритый, но с усиками.

И действительно, если подумать, кто еще мог таскаться искать свою любимую, когда о ней забыли в целом мире, кто мог бродить по такому месту, как Застава Ильича в 1954 году, какой бедный и больной призрак в маловатом пальто, брошенный всеми, бродил, чтобы явиться на мосту Ватерлоо самой последней душе, забытой всеми, брошенной, используемой как тряпка или половик, да еще и на буквально последнем шагу жизни, на отлете…

Что же это было? Мальчик перестал ходить в школу, то есть он ходил, уезжал, ехал на метро, потом на маршрутном такси и дальше две остановки на троллейбусе (трудный путь). А потом, оказывается, прогуливал.

Возвращаться надо было тем же образом, три вида транспорта и десять минут пешком – такова была цена перехода в новую хорошую школу. Туда пошел учиться обожаемый старший друг мальчика, еще с детского садика. И ребенок возроптал, что тоже пойдет туда же. Плакал всю весну.

Родители похлопотали, особенно мать. Она написала письмо просвещенному директору этой школы, все по-честному.

В прежней школе что-то не заладилось, начали придираться, классная руководительница звонила, новая математичка вообще стала сеять двойки, как пахарь в поле, широким жестом. И дорога была только в новую школу с гуманитарным уклоном.

Мальчик, кроме того, ездил в музыкальную школу на метро плюс две остановки на автобусе и две на троллейбусе. Дважды в неделю. Вот там было все хорошо, красивая и любимая учительница по сольфеджио, которая собралась сочинять с детьми оперу. И там мальчик получил роль и написал две арии Козла, они с мамой планировали сделать шапочку с рогами и приделать бороду на резинке! Репетиции были веселые, смешные, дети просто бесились от радости. Все думали о декорациях, о костюмах.

И мальчик, легко возбудимая натура, невыносимо был счастлив на этих уроках, больше всех прыгал и кричал, как-то даже забывая про основной предмет, про сольфеджио, и настолько не схватывал материал (довольно сложный), не мог усидеть и понять, что в результате писал музыкальные диктанты кое-как. И у учительницы терпение лопнуло. Она просто взяла и выгнала ребенка из своего класса. Всё.

Его взяла другая преподавательница, умная, без этих наполеоновских планов прославиться на весь район. Спокойная, средняя, не слишком красивая (та, предыдущая, была просто прелестна, с чувством юмора, педагогический талант).

Новая учительница не требовала от детей сверхнапряжения. Обычные диктанты, небыстрый темп (той было всегда некогда, основное – опера). Пение, двухголосие по учебнику.

Мальчик плакал, ночами начал кричать. Он очень любил их оперу и свою партию, которую сочинял в муках и получал всегда похвалы.

Теперь ничего этого не было.

Утром его долго будил отец, уговаривал. Мальчик выходил из дому, чтобы ехать в зимней темноте на трех видах транспорта в новую школу, где был как бы гуманитарный уклон и где теперь учился друг с детского садика.

Мальчик все перемены проводил с классом этого друга – а они были на год старше, серьезные восьмиклассники. Мальчик строил горячие планы перескочить год, сдать экзамены и учиться вместе с ними. Он их обожал!

Но этот друг стал как-то холодновато к нему относиться, стеснялся посещений младшеклассника. И даже один раз высмеял его при всех. И в коридоре стукнул. Вообще стал гнать. Че опять пришел. Вали отсюда, ты.

Тем более что собственный класс мальчика, седьмой, был еще безо всякого гуманитарного уклона, так, сборная окрестных дворов, ребята неграмотные и не понимающие алгебры. Спорт, драки, вино. Плевки, тумаки, мат. Тугие соображения насчет химии и физики.

Мальчика живо начали бить, унижать, смеялись над ним. Новенький всегда проходит этот путь. Он должен за себя постоять. Это дорога настоящего мужчины.

Мальчик не умел и не хотел драться. Они сразу это поняли.

Они отнимали у него все деньги. В туалет на перемене нечего было и соваться.

Мальчик ничего не говорил никому, маме и тем более отцу.

Утром он выходил из дому, потом исчезал на целый день, возвращался вечером из музыкальной школы. Ужинал. Садился за уроки. Ложился спать. В одиннадцать начинал страшно кричать во сне.

И вот что: перед сном он несколько раз предупреждал маму: «Мне очень трудно ходить». – «Болят ноги?» – «Нет». Ему, видите ли, трудно ходить, сказала мама отцу. Что это значит? Ну трудно и всё, говорит. Глупости.

Затем поступил звонок из музыкальной школы – ребенок пропустил уже неделю, что, заболел? Звонила педагог по фортепьяно, заботливая и милая женщина.

И из той, продвинутой и почти гуманитарной школки тоже позвонили: заболел? Не посещает.

Мальчик ответил:

– Я же тебе говорил, что мне трудно ходить. Я не могу ходить.

– Ноги болят?

– Нет. Не могу ходить.

Мама немного была раздражена такой новостью.

– Что это значит, не могу ходить? Ты же ходишь по квартире? Ты просто не хочешь ходить в школу?

– Нет. Просто не могу ходить.

Был поздний вечер, мальчик лежал в кровати, вымытый, в пижамке. Его небольшие глаза блестели. Зрачки были огромные.

Маме какой-то холод заполз под кожу, предчувствие чего-то ужасного. Сознание грядущих перемен, тяжелых, нелогичных, беспричинных изменений.

Но здравый смысл – он всегда бдит и не верит неоспоримому и неожиданному, только что свалившемуся на голову несчастью.

– Ты что, не хочешь больше ходить в эту школу? Там же твой Костик! Ты же рвался туда! Я письмо писала, унижалась! Просила!

– Мне трудно ходить, – прошелестел ответ.

– Погоди. Не притворяйся.

Еще была какая-то надежда, что это простая лень. Усталость, которую можно перебороть.

– Все люди устают!

Огромные черные зрачки блестели во тьме. Рот у ребенка был сухой, и из него просочились слова:

– Я больше не могу ходить.

– Глупости! Что значит «не могу»? Ноги не болят, так что же?

Опять шелест:

– Не знаю. Ты понимаешь, я не могу.

Он не плакал.

Два черных пятнышка блестели, как блестят глаза животного, оленя, допустим. Оленя, который страшно боится, но не может скакнуть в сторону и убежать.

Окаменевшее лицо было обращено к матери.

Мать все еще пыталась логически бороться с подступающим будущим:

– Да глупости! Что это такое? У тебя ноги-то ходят! Ты же, в конце концов, явился сегодня домой?