Тотчас же из лесу выскочили двое дюжих парней. Нет, не стрельцы – приказные. В армяках, с арканами…
– Вон он, ага!
– Ловим, Кузьма! Заходи слева… Ногой, ногой его, щенка… Оп-па!
Накинулись, спеленали. Нечего сказать, молодцы – справились с девчонкой.
Арцыбашев, не думая, выбрался из кустов:
– Господа! А все ли приказные книги у вас в порядке?
– Конечно, в порядке… – В небе ярко светила луна, и молодцы оглянулись без всякого опасения.
И тут же получили! Один – палкой в лоб (от короля), второй – кулаком в челюсть (от капитана).
– Здорово вы их, – изогнувшись, одобрительно бросила Санька. – Славно. Ну, меня-то теперь развяжите, что встали-то?
– Наглость – второе счастье, – наклоняясь к девчонке, философски заметил король. – Ну, давай, руки-то подставляй быстрей.
Вслед за девчонкой они побежали к оврагу, спустились, дальше с опаской пошли, дыша друг другу в затылок. Санька, Михутря с Магнусом, а за ними – еще тройка ребятишек. Тех, кто успел убежать. Впрочем, убежать-то еще нужно было постараться!
Проскользнув оврагом, беглецы уперлись в покосившийся частокол, через который и перебрались, встав друг к другу на плечи. Ловко так, прямо как в цирке! Леонид только диву давался – до чего гладко все шло.
Оказавшись во дворе развалившейся усадьбы, побежали дальше, выбрались в заросший травою проулок, там и затаились, пропуская несущихся мимо стрельцов, один из которых, усевшись на старый забор, корректировал действия остальных, благо луна-то светила, да еще факелы…
– Микула, прямо иди… не, на улице никого не видно.
– Может, схоронились где? Поискать надобно.
– До утра проищем, Онуфрий. И сколько ж тех хороняк было?
– Вроде трое… или четверо… Может, и больше.
– Упустили, дьявол их разрази! В таких зарослях разве кого сыщешь? Пойдем-ка, Онуфрий назад – как бы без нас добычу делить не стали!
Онуфрий – тот, кто сидел на заборе прямо над головами притаившихся беглецов – шумно высморкался и согласно кивнул:
– Да, пожалуй, пойдем. Посейчас спущуся.
Стрелец слез с забора удачно во всех отношениях – чуть было не наступив на голову Михутре. Наступил бы – была б с ним совсем другая история, а так чего ж? Спрыгнул в траву да поспешил обратно к оврагу вслед за своим ушлым сотоварищем.
– Остальные стрельцы, похоже, по Конюхова рыщут, – приподняв разлохмаченную голову, вполголоса пробормотала Санька. – Не нарваться бы.
– Не нарвемся.
Осклабившись так, что хищно блеснули в лунном свете зубы, разбойничий капитан набрал в грудь побольше воздуху и, что есть мочи, крикнул:
– Микула-а-а!!! Давайте в обрат. Там счас делить буду-у-ут! Понял?
– Ага-а-а! Идем.
Микула отозвался сразу же, и стрельцы бегом свернули в ближайший проулок, из тех, что вели к пустырям.
– Ну, вот, – довольно потер ладони Михутря, – всего-то и дел.
Между тем небо на востоке быстро светлело и уже окрашивалось золотисто-оранжевой утреннею зарею. Времени до отправления паломников оставалось не так уж и много, следовало поспешать, однако Санька-Графена вполне резонно опасалась стрельцов. Вдруг да они караулы выставили? Да и так, ночь еще не закончилась, и ночные стражи вряд ли успели перегораживающие улицы рогатки – чтоб не шлялись тут всякие!
– К Волхову надо, к Федоровскому ручью. Там лодки, – решила за всех гулящая.
Король покусал губу:
– Украсть, что ли, хочешь? А получится?
– С верными-то людьми? – хохотнув, Санька зябко поежилась. – Да запросто. Чем тут болтать, давайте-ка поскорее двинем.
Говоря о верных людях, девчонка несомненно имела в виду вовсе не тех, к кому напросилась в попутчицы, а особ гораздо более мелких, как в социальном, так и в житейском плане: трое худеньких отроков, увязавшихся за беглецами, никуда не делись, стояли чуть в стороне, переминаясь с ноги на ногу, да угрюмо посапывали носами.
Они же и увели лодку. Правда, сначала Графена отвлекла сторожа, молодого бугаистого парня. Действовала просто и весьма нахально, уж чего-чего, а наглости этой рыжей девчонке было не занимать! Да и зачатками скромности сие дитя порока не обладало вовсе – а зачем скромность гулящей?
Улыбаясь во весь рот, Графена быстро сбросила в себя всю одежду и, оставшись нагишом, спустилась к ручью. Наклонилась, потрогала руками воду… Надо сказать, фигурка у Саньки оказалась что надо, правда – по меркам цивилизованного времени. Для двадцать первого века, да – изящная длинноногая фотомодель, из тех, кто рекламирует по телевизору всякую модную хрень и легко, играючи, заарканит любого престарелого олигарха. Ну, а по канонам века шестнадцатого – лягушка сухолявая! Мелкогрудая, тощая пигалица, ни кожи, ни рожи.
Михутря, глядя на все это безобразие, лишь презрительно сплюнул, ну а Леонид очень даже засмотрелся, очень… Что и говорить – не ожидал от Саньки такой изысканной изящности форм! И зачем только она свое тело под всякой дурацкой одежкой прятала? Ну, так ведь тут ни джинсиков обтягивающих, ни коротких шортиков с топиками не носили – вот и не обнажить, не выставить напоказ ни упругую попку, ни плоский животик. Ай-ай-ай! Непорядок, однако. Увы!
Мелкая ребятня, конечно, засмотрелась бы, да только им сейчас не до того было. Главное – дело сладить!
Светло уже, все довольно хорошо было видно. Нагнулась гулящая, пополоскала в ручье руками, такую, змеища позорная, позу приняла, что и мертвец из гроба восстанет. Даже Михутря – и тот возмущенно крякнул, что же касаемо бугаинушки сторожа – так тот вообще обомлел! Особенно после того, как Санька, выпрямившись, со смехом поманила его пальцем.
Парень только и смог выговорить: «Русалка!» Да бегом – на русалочий зов. Даже и перекреститься, бедолага, забыл. За что и поплатился, со всего разбега ухнув в размытую водою яму. Пока выбирался, русалка пропала, сгинула, словно наваждение, сон.
А лодку ребята тихо увели. Правда, весло только одно оказалось, ну да ничего. Уселись, дождались Графену, отчалили. Крик на берегу никто не поднял – видать, пропажу челна незадачливый сторож поначалу и не заметил. Да не до того ему и было – все о русалке, о видении своем грешном грезил!
В детинец, к пристани, успели вовремя. В Софийском соборе едва заутреню грянули. Забились, загудели колокола малиновым звоном, разносившимся над седым Волховом, над всеми городскими концами и далеко-далеко за пределами краснокирпичных городских стен.
– А, вот вы! – увидав знакомцев, радостно потер руки Григорий. – Идемте, Паисию-иноку вас покажу. Он добро дал.
Инок Паисий оказался высоченным и чрезвычайно сутулым стариком с длинной седой бородой и сверкающим, прямо-таки огненным взором. Орлиный нос, исхудавшее почти до полной дистрофии лицо с ввалившимися щеками и запавшими глазами, длинная черная ряса, подпоясанная простою веревкою, сверкающий медный крест на груди. В правой руке – страннический посох, больше похожий на простую суковатую палку. На вид – довольно увесистый, таким ка-ак дашь… Мало не покажется!