Катерина вздохнула и принялась убирать со стола. А Мишка слушал и не слушал. Чего это мать разговаривает не по делу, чего это она за словами от Мишки прячется?
— Сынок, ты сегодня опять на обход?
— А то как же? — не сразу да и то ворчливо ответил Мишка. — На Лосиный остров бежать надо. За ним ведь немцев-то поселили… Самые… Самые-пресамые лучшие рощи теперь на столбы пойдут. Подчистую выпластают. Чтоб они сдохли, паразиты. Тут за своими-то глаз да глаз нужен, а теперь еще забота — лучший, строевой лес собственноручно отводи на погибель…
«Почему ты такой сердитый? — угадал Мишка вопрос в испуганных глазах приезжей девчонки. — Это из-за меня, наверное, да?»
«Ну и глазищи, — хмыкнул Мишка, — в потемках увидишь такие — заикой станешь».
Он поднялся из-за стола, достал с этажерки и небрежно кинул в сумку несколько книжек, завернул в газету пару запеченных карасей и краюшку черного хлеба. Привычно нахлобучил на голову треух и сказал матери:
— Пошел я. Надо еще в школу забежать. Дина Прокопьевна наказывала. Поди, контрольная сегодня, не иначе. — На пороге остановился: — Слышь, мам? Пошел я. Може, в сельсовет зайти?
— А зачем в сельсовет-то? — встрепенулась Катерина.
— Ну, зарплату должны выдавать. И… налог у нас еще за прошлый год не уплачен.
— Да какая тебе получка, коли ты ее на заем подписал?
— Все равно, — Мишка даже кулаком о косяк стукнул. — Надо! Там, поди, Антипов ждет меня не дождется.
Она поняла, что Мишке уже рассказали о гостеваниях фининспектора, вздохнула, вытерла о фартук руки и направилась вслед за сыном во двор.
Сошла Катерина с крыльца, снова затяжно завздыхала и опустилась на ступеньку. Мишка остановился в двух шагах, впол оборота глядя на мать.
— Ну что я могла с ним поделать, сынок? Пришел вчера к вечеру опять выпивший. Сначала-то, ох, господи, любовь свою предлагал, а потом змеей зашипел. Говорит, за недоимку опишем корову. И еще сказал, мол, раньше мы плакали, а теперь вы у меня поплачете.
— Так и сказал?
— Ну.
— Вот бандитский выродок!
— Еще какой выродок-то! Да хитрющий! Ругаемся мы с ним, а тут Лапухин заходит. Тоже навеселе. Не иначе как сговорились субчики.
— А Лапухин чего оставил здесь?
— Чего… Прям от калитки заявил, что за овечкой суягной пришел и деньги принес. Я аж обмерла. Батюшки-свет, говорю, неужто Михалка распорядился? Не отдам овечку. Как не отдашь, смеется, сама же просила меня Христа ради выручить деньгами. Вот тебе триста рублей, как просила. Антипов-то хвать у него деньги и себе в карман. А мне квитанцию в руки. Уже готовенькую, заполненную. Ну, села я вот тут на крыльце и залилась слезами.
— Мама, что же ты наделала?! Овечка-то суягна в три раза дороже стоит.
— Заговорили они меня, страху нагнали да еще стыдить начали, что я хотела деньги скрыть от государства. Не надо бы говорить тебе, да разве скроешь… Средь бела дня ограбили, а пойди докажи.
Мишка стоял насупившись, глубоко засунув руки в карманы фуфайки, чтобы мать не увидела его сжатых кулаков. В голове сразу мелькнуло желание схватить берданку и к Лапухину — отбить овечку. Но это и будет тогда разбой, только не хитрых мужиков, а Мишкиного вероломства на глазах всей деревни: Лапухин-то при школе живет, половину интернатского дома занимает. Позору не оберешься. Этого и боялась Катерина, боялась за Мишку — горяч он стал и задирист, как соседский петух. А попробуй сунься к Лапухину, когда у него стражем Тимоня похлеще пса цепного.
— Ладно, мам. Ты не плачь… И за меня не бойся. За ружье хвататься не стану. Вернется батяня с фронта, мы им здесь устроим темную ночь с фонарями…
Он еще хотел спросить про девчонку, про их встречу с отцом, да отступился — итак мать вся не своя. Какие тут расспросы… А вообще-то он не знал, как вести себя с чужой девчонкой, да еще с такой, которая прям из самого Ленинграда и которая будет жить теперь в их семье. И с матерью творится что-то неладное: то плачет, то смеется, то заискивает перед Мишкой, будто он в доме один всему голова.
А девчонка-то совсем худая, кабы не померла до первой зелени. Помирать почему-то люди стали вот в такую пору, в конце зимы. Мишка это приметил еще и потому, что в его лесном хозяйстве даже звери и птицы больше всего гибли на последнем вздохе зимы.
Глава 5
Караси без соли
Нечаевка — деревня в одну улицу. Подворья полукольцом охватили озеро Полдневое. За поскотиной, на взгорке, высится мельница-ветрянка, ее даже от соседних деревень видно, чего не скажешь о старой деревенской церкви, которая в дни вселенской смуты лишилась и крестов, и колокольни.
Возле церкви, среди дико разросшейся акации, под деревянной пирамидой с пятиконечной звездой — братская могила. Почти в каждом сибирском селе есть такие пирамиды: из теса, из кровельного железа, из кирпича — не то безымянная память геройству народному, не то укор безумству Гражданской войны. По другую сторону церкви — школа, деревянная, приземистая, с крашеными наличниками. Досталась она ребятишкам в наследство от былой купеческой застройки.
Мишка шел по улице. Треух на затылке, фуфайка расстегнута, ведь совсем уж тепло стало. Это же надо, какая весна нынче суматошная, того и гляди зелень попрет из парившей земли. Почему-то именно в этакую пору случалось раньше у Мишки несерьезное настроение, так и подмывало пуститься вприсядку по лужам. Но сегодня Михаил Иванович Разгонов этого не сделает. Теперь он не просто школьник, который посещает уроки от случая к случаю, он — самый молодой лесник в районе, а может быть, даже и в области. Сыромятин сказал начальству, когда рекомендовал Мишку на свое место: «Вы не смотрите, что годами он еще в мужики не вышел, зато смышленый и лес знает не хуже меня, старого. Окромя Михалки лес никому не доверю». А уж если дед Яков скажет, что те гвоздь припечатает. Никто и возражать не стал.
Да Мишке и самому казалось, что стал он намного старше своих друзей-товарищей. Значит, надо и вести себя как подобает взрослому человеку.
Он шел левым порядком, где солнце еще не подтопило протоптанную стежку, прижатую к палисадникам и тесовым воротам. Не доходя до сельсовета, увидел председателя Татьяну Солдаткину. Сворачивать поздно. И не обойдешь — стоит на тропке, руки в боки, улыбается, на голове бедово заломленная кубанка, романовский полушубок нараспашку, юбка туго обтягивает крутые бедра, хромовые сапоги блестят, еще не испачканы с утра весенней грязью. Татьяна до войны работала в МТС бригадиром тракторной бригады, а в Нечаевке уже второй год председательствует в Совете.
— На ловца и зверь бежит. Здорово, Мишка! — она по-свойски хлопнула его по плечу и протянула руку поздоровкаться.
Мишка слышал дома от матери, что он сегодня встал не на ту ногу. Наверное, потому и настроение его все еще прихрамывало. Мишка что есть мочи шибанул левой рукой по плечу Солдаткину, а правой с размаху хлопнул по руке, изо всех сил сжал ее протянутую ладонь.