– При чем здесь Водорезов?! – возмутилась Дайнека. – И какое вам до этого дело?
– Мне-то никакого, а вы уезжаете, – старуха вернулась к столу с выбранной книжкой.
Дайнека молчком отметила в карточке, заполнила формуляр и, отдав книгу, сказала:
– Прощайте, Надежда Петровна. Больше мы с вами не встретимся.
* * *
После обеда время тянулось медленно. Дайнека читала и перечитывала стихи, написанные на обороте фотографии графини Измайловой:
Призывно грустный шум ветров
звучит, как голос откровений.
От покосившихся крестов
на белый снег ложатся тени.
И облако знакомых грез
летит беззвучно с вестью милой.
Блестя сквозь ряд седых берез,
лампада светит над могилой
пунцово-красным огоньком.
Под ослепительной луною
часовня белая, как днем,
горит серебряной главою.
Там… далеко… среди равнин
старинный дуб в тяжелой муке
стоит затерян и один,
как часовой, подъявший руки.
Там, далеко… в полях шумит
и гонит снег ночная вьюга…
И мнится – в тишине звучит
давно забытый голос друга…
Старинный дуб порой вздохнет
с каким-то тягостным надрывом…
И затрепещет, и заснет
среди полей глухим порывом.
Выписав на отдельный листок подчеркнутые слова и целые фразы, она пыталась постичь скрытую тайну.
«Лампада светит над могилой» – ясно, что речь шла о чьей-то могиле.
«Часовня белая, как днем» – могло значить только одно: рядом с могилой стояла часовня.
«Старинный дуб в тяжелой муке стоит затерян и один». При чем тут дуб – непонятно.
«И мнится – в тишине звучит давно забытый голос друга». В этой фразе, однозначно, заключалось воспоминание о близком и, возможно, любимом человеке.
Для того чтобы направить мысль в нужное русло, Дайнека попыталась представить, кто мог написать на обороте фотографии эти стихи. Никто, кроме самого графа Измайлова, на ум не пришел.
– Ну, предположим…
О каком потерянном и давно забытом друге мог вспомнить граф?
– Уж точно не о проститутке Лане Мендель, – пробормотала Дайнека, предположив, однако, что и ее косточки зарыты где-нибудь на территории дворцового комплекса.
И все-таки как хорошо, что она уволилась…
Вернувшись к стихотворению, Дайнека решила, что человек, о котором вспоминал граф, был ему близок. Ведь зачем-то он подчеркнул эти строки.
– Старинный дуб…
На территории пансионата один старый дуб, и он стоит возле часовни, упоминание о которой тоже подчеркнуто.
Место определено. Ориентир налицо. И что же? Осталось определиться с лампадой, которая, в соответствии с текстом, светит над могилой.
– Над могилой… – повторила Дайнека.
Следуя логике, можно предположить: если есть могила, существует и тот, кто в ней похоронен.
– Или та… – Дайнеке подумалось, что это женщина. – Иначе при чем здесь стихи?
Дайнека вдруг поняла, что речь идет о графине Измайловой. Эта мысль возникла как вспышка, как откровение. Ее правильность не подвергалась сомнению.
Выходит, что, убив жену, безумный граф терзался раскаянием и, вольно или невольно, изливал душу в стихах (хоть и чужих).
Получалось, что могила графини Измайловой находилась вблизи часовни, что подтверждало упоминание о старом дубе.
Дайнека рассуждала сама с собой:
– Нет, здесь что-то не так. Убить жену, впопыхах зарыть ее, сровнять могилу с поверхностью, а потом терзаться стихами и чувством вины? К тому же в стихотворении подчеркнута строка про лампаду. А лампада, как известно, обычно находится в помещении.
По всему выходило, что прах графини Измайловой захоронен в самой часовне. Это подтверждалось и тем, что, по официальной версии, часовня была построена во славу Чудотворной иконы святой праведной Анны, матери Пресвятой Богородицы. У самой графини было такое же имя.
– Не зря он посвятил ей часовню, – проговорила Дайнека. – Не зря поместил туда икону праведной Анны, не зря переписал стихи, не зря подчеркнул фразы.
Удивительным образом совпал год исчезновения графини Измайловой и год постройки часовни. Это могло значить только одно: часовня возводилась для погребения Анны Константиновны. Ее убийство планировалось и было вопросом времени. То есть зависело от окончания постройки часовни. В светском обществе союз порочного Александра Петровича Измайлова и его жены, добродетельной Анны Константиновны, называли союзом порока и добродетели. Значит, часовня была усыпальницей праведной Анны!
Вскочив со стула, Дайнека огляделась, схватила пальто и выбежала из библиотеки. Она пулей вылетела из подъезда, пронеслась по аллее и минут через десять уже заходила в часовню. По счастью, двери были не заперты.
Дайнека встала в центре и стала медленно поворачиваться, последовательно оглядывая стены, окна и пол.
Узкие, похожие на бойницы окна часовни располагались на большой высоте. Через одно из них было хорошо видно оголенную крону и ствол старого дуба. Приблизившись, Дайнека разглядела под окном вставную мраморную розетку с изображением церковной лампады. Чуть ниже – уступ шириной около двух метров. Дайнека положила руку на камень и ощутила мертвенный холод, который пронизал ее до костей.
– Что вы здесь делаете?! – раздался громоподобный голос, который, как показалось, прозвучал откуда-то сверху.
От ужаса у нее подкосились ноги. Однако упасть ей не пришлось. Ее подхватил отнюдь не призрак графа Измайлова, а самый настоящий, живой Галуздин.
Кажется, он испугался:
– Что с вами, Людмила? Ноги не держат?
– Вы так громко крикнули…
– Все дело в хорошей акустике. Что вы здесь делаете?
– Вы не поверите…
– Неужели?
– А кстати, как вы оказались в часовне?
Игорь Петрович ответил:
– Собрался уезжать, пошел к своей машине и вдруг увидел, что вы куда-то бежите. Стало интересно, и вот я здесь. Ну так что?
– Повторяю: вы мне не поверите.
– А давайте попробуем.
Дайнека положила руку на уступ под мраморной розеткой с лампадой:
– Здесь лежит прах графини Измайловой.
Галуздин недовольно скривил губы:
– А я-то думал, что-то серьезное!
– Куда уж серьезнее! – заволновалась Дайнека. – До сих пор считалось, что графиня исчезла при невыясненных обстоятельствах. И только члены ее семьи знали, что ее убил собственный муж в этом дворце.