– Да нет же! Она была здорова как лошадь!
– И Ветряков вас не звал?
– Меня? – медсестра снова покачала головой: – Я даже не видела его.
– К вам той ночью никто не приходил на дежурство? Может быть, кто-нибудь из администрации или из обслуги?
Татьяна вдруг покраснела и растерянно огляделась, потом, овладев собой, твердо ответила:
– Нет.
– Ну хорошо, – Дайнека встала со стула. – Мне пора. А вы на завтрак не идете?
– Я позже! – поспешность, с которой ответила Татьяна, натолкнула на мысль, что ей хочется остаться одной. И уж тем более она не собирается идти с Дайнекой в столовую.
Что ж, Дайнека отправилась на завтрак одна. У входа в обеденный зал ей встретилась Артюхова, но когда Дайнека подсела к Бирюкову, Ирина Маркеловна прошла мимо и обосновалась за столиком, где уже сидели три седые старухи.
Отметив, что артистка не очень жалует Бирюкова, Дайнека с ним поздоровалась:
– Доброе утро, Виталий Самойлович! Приятного аппетита.
Стол был накрыт, она налила чаю и придвинула к себе тарелку с рисовой кашей.
– Какое же оно доброе? – Бирюков отвлекся от кроссворда, успев отхлебнуть чая.
– Вы правы, – согласилась Дайнека. – Не могу смириться, что еще вчера Василий Михайлович сидел рядом со мной на ужине, а сегодня его уже нет.
– Не нужно углубляться в страдания. Смерть Ветрякова отнюдь не ваша беда. Он чужой для вас человек.
– Но вы же сами…
– Я говорил не об этом. Я имел в виду общую ситуацию.
– Вы тоже верите в эти глупости? – спросила Дайнека.
– Не лукавьте, – Бирюков взглянул на нее снисходительно и чуть осуждающе. – Вы хотите ввести меня в заблуждение, но, к сожалению, выбрали неподходящий объект.
– И вы тоже про серийные преступления? Верите в то, что маньяк существует?
– В Уголовном кодексе Российской Федерации нет нормы, определяющей понятие серийности преступлений. Такой термин Уголовному кодексу неизвестен.
Дайнека растерянно огляделась и, пригнув голову, тихо спросила:
– Откуда вы знаете?
Бирюков уткнулся в кроссворд:
– Читал специальную литературу.
– Для чего? – еще более удивленно спросила она.
– Не для того, чтобы убивать пенсионеров.
– Я и не думала… – хотела оправдаться Дайнека.
Но Бирюков поставил жирную точку:
– Я не маньяк. То, что случилось, – закономерность. Темные силы обожают свалки, грязь, немытые тела и грязные души.
Завтрак они заканчивали в полном молчании.
* * *
Дернув за дверную ручку, Дайнека вдруг обнаружила, что дверь не заперта.
– Что такое? – спросила она, зайдя в библиотеку.
Уборщица прикрыла створку окна и бросила тряпку в ведро:
– Последний вторник месяца, у нас санитарный день.
– А мне куда?
– Спросите Татьяну Ивановну.
Дайнека прошла к столу, набрала номер Песни и, когда та сняла трубку, сказала:
– Татьяна Ивановна, в библиотеке санитарный день. Что мне делать?
– У вас выходной. Нам всем после вчерашнего нужен отдых.
– Значит, я могу делать, что хочу?
– Идите к себе или можете поехать домой.
– Спасибо… – Дайнека положила трубку и спросила уборщицу: – Может, я здесь посижу?
Та строго возразила:
– Мешать будете. Идите себе с богом.
Дайнека ушла, хотя и не представляла, что будет делать весь долгий день. Но, в конце концов, у нее был Тишотка, и они могли пойти погулять.
Дайнека зашла за ним в свою комнату. Популярность, которой он пользовался среди стариков, долго не давала им выйти сначала из гостиной, а потом из подъезда. Даже на аллее нашлись его почитатели.
– Тишотка, Тишоточка! – навстречу им в инвалидной коляске катилась Темьянова. – Иди сюда, мой хороший.
Тишотка рванул к ней. Подбежав, встал на задние лапы и лизнул в руку.
– Доброе утро, Лукерья Семеновна! – Дайнека подошла следом за ним.
– Сегодня не работаете? – спросила Темьянова.
– Санитарный день… – Дайнека подняла голову и сказала Федору: – Здравствуйте.
Он посмотрел на нее светло-голубыми глазами и молча кивнул.
– Феденька для меня свет в окошке, – улыбнулась Лукерья Семеновна. – Если бы не он, сидеть бы мне целыми днями в четырех стенах. Санитарки, они – что? Вывезут раз в неделю, да и то на двадцать минут. А мы с Федей по всему парку гуляем. И час, и два он меня возит.
– Это любезно с его стороны, – похвалила Дайнека и ободряюще тронула Федора за рукав. – Вы большой молодец!
Федор засмущался и отвернулся, словно ребенок.
– Не вгоняйте его в краску, – сказала Темьянова. – Феденька не любит, когда о нем говорят. Пойдемте, прогуляйтесь с нами.
Они двинулись по аллее. Тишотка начал носиться по газону между деревьями. Все было точно так, как ей представлялось.
– Эх-эхе, – вздохнула старуха. – Знаете, что случилось прошлой ночью?
– Я сидела в гостиной.
– Значит, все видели?
– Все.
– И как это было?
– Ужасно.
– Говорят, он висел рядом с окном?
– Я видела его лицо сквозь стекло. – Сказав эту фразу, Дайнека вдруг сообразила, что окровавленное лицо Безрукова она видела так же, с той лишь разницей, что стекло было автомобильным.
– Вам не позавидуешь, – сочувственно сказала Темьянова. – А вот я в это время спала. И проспала все на свете.
– Даже хорошо, – слабо улыбнулась Дайнека.
– Но, должна заметить, у меня тоже есть наблюдения.
– Какие?
– После ужина я вернулась в комнату и уже собралась лечь. Было жарко, и я подъехала к окну, чтобы его приоткрыть… – Темьянова закинула руку за голову и потрепала Федора по руке: – Феденька, давай поедем налево.
Он, как большой послушный ребенок, тут же перенаправил коляску влево, и они свернули в боковую аллею. Лукерья Семеновна продолжила:
– Кресло у меня высокое, я хорошо вижу весь двор. В тот момент, когда открылось окно, по двору прошли двое незнакомых мужчин.
– Вы их запомнили? – осведомилась Дайнека.
– В лицо не узнаю. Но, судя по одежде, это были цыгане.
– Опять цыгане, – пробормотала Дайнека. – Вы никому об этом не говорили?
– Меня никто не спрашивал. Спросят – скажу, – она улыбнулась и похлопала руками по подлокотникам кресла. – Сижу, как колода. Стара барыня на вате!