Наследница порочного графа - читать онлайн книгу. Автор: Анна Князева cтр.№ 20

– Болезнь Альцгеймера? – со знанием дела поинтересовалась Дайнека.

– Причина всегда одна.

– Значит, его переведут в третий корпус?

– Думаю, после Нового года. Дадут отыграть концерт и – прощай. Хотя, может, протянет и дольше.

– Это грустно.

– Я так не думаю. Я фаталист. Мы все когда-нибудь окажемся там. – Бирюков поверх очков взглянул на Дайнеку. – Разумеется, вас я не имею в виду.

Дайнека перевела взгляд на сцену, где в инвалидном кресле в старомодном чепце сидела Темьянова. Вокруг нее сновал щупленький старичок:

– Да ты помнишь клятву, свою клятву страшную?

– Ох, помню, помню. Как ее забудешь? Ну, чего ж тебе от меня надобно? – спросила Темьянова в роли Мавры Тарасовны.

Старичок стукнул кулаком по столу:

– Хочу стать к тебе на квартиру. Выберу у тебя гостиную, которая получше, да и обоснуюсь тут… – Он вдруг замялся.

Кожушкин подсказал в микрофон:

– …«гвоздей по стенам набью, амуницию развешаю»! Текст учить нужно, Василий Михайлович!

Темьянова бросила реплику:

– Ах, беда моей головушке!

Дальше снова заговорил старик в роли Грознова:

– А вы каждое утро ко мне всей семьей здороваться приходите, в ноги кланяться, вечером покойной ночи желать. И сундук тот, железный, ко мне в комнату под кровать поставь.

– Не нужно перевирать текст! – снова вмешался Кожушкин. – Я все слышу!

– Да как ты, погубитель мой, про сундук-то знаешь? – спросила Темьянова в полном соответствии с ролью.

– Грознов знает все, – неуверенно заметил старик.

Глядя на комика Ветрякова, Дайнека подумала, что если он еще раз забудет текст, у нее разорвется сердце, поэтому напомнила Бирюкову:

– Вы сказали, что вы фаталист.

Он подтвердил:

– Верю в неизбежность событий.

Она кивнула:

– Только вчера услышала фразу: «Мы все плывем туда, куда волна понесет».

– Уже познакомились с Платоном Борисовичем?

– Откуда вы знаете? – удивилась Дайнека.

– Нетрудно догадаться. У нас с ним близкие взгляды. Мы часто говорим на подобные темы. В подтверждение сказанного – вот вам цитата: «Человек пребывает в счастливом неведении, полагая, что существует свобода выбора. Просто он не до конца понимает подлинный смысл слов «Власть» и «Случайность». Попробуйте не согласиться… Это, между прочим, Исайя Берлин.

– И вы тоже? – удивилась она.

– Что? – Бирюкова озадачил ее вопрос.

– Вы тоже читаете Берлина?

– А кто еще?

Решив не болтать лишнего, она скромно опустила глаза:

– Я.

– Похвально, – коротко сказал Бирюков.

На сцене между тем происходил диалог из пьесы Островского.

Темьянова:

– Каково жить всю жизнь с такой петлей на шее! Душит она меня.

Ветряков:

– Сниму, сниму, – другую возьму, полегче.

Темьянова:

– Да я и без клятвы для тебя все…

Ветряков:

– А сделаешь – так шабаш: вничью разойдемся… – Проговорив эти слова, старик замер, словно припоминая, что там еще…

– «Вот и надо бы мне поговорить с тобой по душе!» – немедленно отреагировал режиссер. – Неужели трудно запомнить?

– Нет, это невыносимо, – Дайнека опустила глаза. – Неужели болезнь Альцгеймера не лечится?..

Под жидкие аплодисменты Ветряков увез Темьянову за кулисы. Оттуда вышла Артюхова. Издалека ее можно было принять за девчонку. Стройная, легкая, она встала у микрофона. Привычный хвостик волос на этот раз был начесан и замысловато свит в современный кокон.

Дайнека заметила:

– Похоже, она победила время.

– Что? – рассеянно спросил Бирюков.

– Она победила время, – повторила Дайнека. – Взгляните на нее… Уверена, когда-нибудь я буду гордиться тем, что была с ней знакома.

Бирюков не отрывал взгляда от сцены.

Артюхова просто сказала:

– Давид Самойлов. «Снегопад», – и стала читать:

Декабрь. И холода стоят

В Москве суровой и печальной.

И некий молодой солдат

В шинели куцей госпитальной

Трамвая ждет.

Его семья

В эвакуации в Сибири.

Чужие лица в их квартире.

И он свободен в целом мире.

Он в отпуску, как был и я.

Дайнека как будто провалилась в другую реальность. Она видела военную, засыпанную снегом Москву, парящие в темном небе снежинки и мальчишку-солдата в госпитальной шинели. Он ждал трамвая, наслаждаясь мирным затишьем. Артюхова читала так, как будто рассказывала что-то близкому другу. И это что-то было простым, понятным и честным.

Вдруг снег посыпал. Клочья ватки

Слетели с неба там и тут,

Потом все гуще и все чаще.

И вот солдат, как в белой чаще,

Полузасыпанный стоит

И очарованный глядит.

Был этот снег так чист и светел,

Что он сперва и не заметил,

Как женщина из-за угла

К той остановке подошла…

– Как она читает! – восхитилась Дайнека.

– Молчите! – сдавленно сказал Бирюков, не отрывая взгляда от сцены.

Артюхова продолжала читать, глядя в одну точку, куда-то поверх их голов.

С ухваткой, свойственной пехоте,

Он подошел:

– Не узнаете?

Она в ответ:

– Не узнаю.

– Я чуть не час уже стою,

И ждать трамвая безнадежно.

Я провожу вас, если можно.

– Куда?

– Да хоть на край земли.

Пошли? —

Ответила:

Пошли.

Суровый город освежен

Был медленно летящим снегом.

И каждый дом заворожен

Его пленительным набегом.

Он тек, как легкий ровный душ,

Без звука и без напряженья

И тысячам усталых душ

Дарил покой и утешенье.

Он тек на головной платок,

И на ресницы, и на щеки.

И выбившийся завиток

Плыл, как цветок, в его потоке.

Притихший молодой солдат

За спутницей следил украдкой,

За этой выбившейся прядкой,