Рожденный бежать - читать онлайн книгу. Автор: Кристофер Макдугл cтр.№ 74

Нет слов! Прыгучие ноги, стройный торс, потовые железы, гладкая безволосая кожа, вертикальное тело, забирающее меньше солнечного тепла; неудивительно, что мы непревзойденные в мире марафонцы. И что с того? Естественный отбор зиждется на двух факторах: сам ты ешь, а тебя не едят, так что способность пробежать сколько-то там километров не стоит ни капли, если олень сбежит от тебя за двадцать секунд, а тигр поймает — за десять. Что хорошего в выносливости на поле битвы, где всем правит скорость?

Этот вопрос доктор Брэмбл обдумывал в начале 1990-х, когда, находясь в отпуске, предоставленном для научной работы, во время посещения Гарвардского университета познакомился с доктором Дэном Либерманом. Последний как раз тогда трудился над другим концом Олимпийских игр в царстве животных — водружал на «беговую дорожку» свинью и пытался выяснить, почему она такой скверный бегун.

— Взгляните на ее голову, — указал доктор Брэмбл. — Она трясется. У свиней нет выйной связки.

Либерман навострил уши. Как антрополог-эволюционист он знал: ничто в наших телах не изменилось так сильно, как форма черепа, или не говорит больше о том, что мы собой представляем. Даже съедаемый вами на завтрак буритто играет роль; исследования Либермана показали: по мере того как наш пищевой рацион на протяжении веков изменялся, отходя от съедобных продуктов, требующих продолжительного жевания, вроде сырых кореньев и мяса дичи, и уступая место приготовленным до мягкости сырым продуктам вроде спагетти и говяжьего фарша, наши лица начинали уменьшаться. Лицо Бена Франклина было короче и толще, чем ваши; то же — если сравнить наши лица с лицом Цезаря.

Ученые из Гарвардского университета и Юты изначально двигались в правильном направлении главным образом потому, что Либерман не таращил глаза на Брэмбла, когда тот подробно излагал ему теорию «бегущего человека».

— Никто в научных кругах не хотел принимать ее всерьез, — рассказывал Брэмбл. — На каждую статью о беге приходилось по четыре тысячи статей о ходьбе. Каждый раз, когда я выносил ее на обсуждение на конференциях, все всегда говорили: «Да, но мы тихоходы…»

Они зациклились на скорости и не понимали, как это выносливость может быть преимуществом.

Что ж, честно говоря, Брэмбл и сам до сих пор в этом не разобрался. Они с Дэвидом Кэррьером как биологи сумели понять, как сконструирована машина, но для определения, что она может, им нужен был антрополог.

— Я узнал очень много об эволюции и очень мало о локомоции, — говорит Либерман. — Деннис знал уйму всего о локомоции, но не тай много об эволюции.

В процессе обмена рассказами и идеями Брэмбл понял: Либерман — это его тип партнера по лабораторным штудиям. Либерман как ученый считал, что практик не должен гнушаться крови. И многие годы он учинял на лужайке во дворе Гарвардского университета барбекю по-кроманьонски как часть занятий по эволюции человека. Чтобы продемонстрировать, какая нужна была ловкость, чтобы владеть этими древними примитивными орудиями, он заставлял студентов забивать заостренными камнями козла, а затем готовить его в яме. Как только распространялся аромат зажаривающейся козлятины и начиналась выпивка после забоя и разделки туши, домашняя работа превращалась в прием гостей. «В конце концов это разворачивалось в нечто вроде вакханалии», — рассказывал Либерман корреспонденту Harvard University Gazette.

Но при всем том была и еще более важная причина считать Либермана именно тем человеком, кто раскроет тайну «бегущего человека»: решение, похоже, было связано с его специализацией, а именно — с головой. Всякому известно, что в какой-то момент истории первобытные люди получили доступ к богатому источнику протеина, что позволило их головному мозгу увеличиться в объеме, как высохшей губке в ведре с водой. Наш головной мозг продолжает расти до тех пор, пока не станет в семь раз больше мозга любого сравнимого с нами млекопитающего. Вдобавок ко всему он поглощает ужасающее количество калорий, и хотя наш мозг составляет всего два процента от веса тела, он требует 20 процентов всей нашей энергии в сравнении с девятью процентами у шимпанзе.

Либерман, не изменяя обычному своему творческому горению, погрузился в исследование. Вскоре студенты, заглянувшие в его кабинет, от испуга потеряли дар речи, обнаружив там мокрого от пота однорукого парня с пустой коробкой из-под плавленого сыра, пластырем прилепленной к его голове. Парень перебирал ногами по «беговой дорожке».

— Мы, люди, какие-то странные существа, — разглагольствовал тем временем Либерман, нажимая кнопки на панели управления тренажером. — На планете не найдено ни одного другого животного с такой же шеей, как у нас. — И, сделав паузу, он прокричал парню с коробкой: — Насколько быстрее ты сможешь бежать, Уилли?

— Да уж побыстрее, чем эта штуковина! — прокричал в ответ голый Уилли, постучав стальным протезом левой руки по раме бегущей конструкции.

Уилли Стюарт потерял руку в восемнадцать лет, когда, работая на стройке, тащил стальной кабель и тот случайно засосало во вращающуюся турбину, но Уилли не пал духом и, оправившись от страшной травмы, стал чемпионом по триатлону и увлекся игрой в регби. Но вернемся в кабинет доктора Либермана. Кроме сырной коробки, которая доктору понадобилась для крепления гироскопа, на груди и голенях Уилли были установлены электроды, закрепленные клейкой лентой. Либерман проверял свою теорию, согласно которой голова человека, благодаря уникальному ее положению на вершине шеи, действует в качестве крышного утяжелителя, удерживающего небоскреб от раскачивания на ветру. Наши головы, полагал Либерман, не увеличивались по причине того, что мы все лучше и лучше бегали; а мы становились все лучшими бегунами, ибо головы наши росли, создавая тем самым увеличивающийся балласт для большей устойчивости.

— Голова работает вместе с руками, помогая вам сохранять равновесие, когда вы бежите маховым шагом, — говорит Либерман. — Руки при этом работают еще и как противовес, удерживая голову прямо. Таким вот образом двуногие решили важную проблему: как придать устойчивость голове при подвижной шее. В этом проявляется еще одна особенность эволюции человека, которая имеет смысл только для бега.

Но пища продолжала оставаться большой загадкой. Судя по годзиллоподобному развитию наших голов, Либерман смог точно определить момент изменения меню пещерного человека: это должно было произойти два миллиона лет назад, когда обезьяноподобный австралопитек — с его крошечным мозгом, гигантскими челюстями и козлиным рационом, состоявшим из грубых волокнистых растений, — развился в Homo erectus, нашего стройного длинноногого предка с большой головой и мелкими острыми зубами, идеально приспособленными для пережевывания сырого мяса и нежных фруктов. Только одна вещь могла бы вызвать столь разительную перемену: пища, которую никакие приматы никогда прежде не ели, рацион, отличительной особенностью которого было стабильное потребление мяса — высококалорийного продукта с большим содержанием жира и протеина.

— Да где же, черт возьми, они его брали? — мучается недоумением Либерман, вкладывая в вопрос весь пыл человека, который, не дрогнув рукой, сразит заостренным камнем козла. — Луку и стрелам двадцать тысяч лет. «Возраст» Homo erectus примерно два миллиона лет. Это означает, что на протяжении большей части своего существования — около двух миллионов лет — гоминиды добывали мясо голыми руками.