Губы Серваса снова разъехались в улыбке, он почувствовал, как натянулась закрывающая глаза, лоб и виски повязка.
— Хочешь кофе? — спросил другой голос.
Майор опознал своего лейтенанта и протянул руку за стаканчиком.
— Я думал, посетителей выгоняют ровно в восемь. Который сейчас час? — спросил он.
— Семнадцать минут девятого, — ответил Эсперандье. — Для нас сделали исключение.
— Мы скоро уйдем, — пообещала прокурорша, — дадим вам отдохнуть. Думаете, кофе — хорошая идея? Кажется, вам недавно сделали укол успокоительного?
— Сделали…
Сервас хотел воспротивиться, но медсестра даже слушать не стала, и он понял, что сопротивляться бесполезно. Кофе оказался на редкость невкусным, но у сыщика так пересохло в горле, что он готов был выпить любую дрянь.
— Я пришла сюда как друг, Мартен. Расследование находится в юрисдикции суда высшей инстанции департамента Ош, но лейтенант по старой дружбе объяснил мне подоплеку дела. Если я правильно поняла, вы считаете, что один и тот же человек много лет убивает людей из-за автобусной аварии, то есть мотив — та давняя трагедия?
Сервас кивнул. Они подобрались совсем близко… Копать следует именно в этом направлении: Круг, авария, смерть пожарного, смерть шофера автобуса… Все так очевидно. Но у сыщика все-таки оставалось сомнение. Оно возникло, когда они с Циглер ехали на озеро. Что-то не складывалось… Деталь, не вписывающаяся в общий ряд. К сожалению, ему никак не удавалось понять, какая именно, в том числе из-за мигрени.
— Если не возражаете, давайте отложим до завтра, у меня раскалывается голова.
— Конечно, и простите мой напор, — извинилась Кати д’Юмьер. — Мы все обсудим, когда вам станет легче. У нас нет никаких новостей о Гиртмане, но мы поставили пост у дверей вашей палаты.
Майор содрогнулся. «Вот ведь беда, — подумал он, — все жаждут оборонять эту дверь».
— Не стоит. Никто не знает, что я здесь, кроме врачей «Скорой» и нескольких жандармов.
— Конечно, но мы не можем не учитывать, что Гиртман уже несколько раз проявил себя, и мне это не нравится, Мартен, совсем не нравится.
— У меня под рукой кнопка вызова сестры. На всякий случай.
— Я ненадолго задержусь. На всякий случай, — передразнил Серваса Эсперандье.
— Вот и хорошо. Завтра, надеюсь, вам станет легче, и мы подведем предварительные итоги. Если понадобится, вручим вам белую тросточку, как у настоящих слепцов, — подвела итог Кати и пошла к двери.
Сервас махнул ей рукой.
— Спокойной ночи, Мартен.
— Ты же не собираешься просидеть здесь всю ночь? — спросил он, когда дверь за д’Юмьер закрылась.
— Ты предпочел бы медсестричку? — ухмыльнулся Венсан, передвигая кресло. — Какой смысл, если пациент не может оценить, красотка она или урод?
Циглер захлопнула папку. Златан Йованович не спускал с нее глаз, и взгляд у него был нехороший. Пока Ирен читала, он размышлял и прикидывал, что делать дальше. Она не знала, поверил ли толстяк ее обещанию уйти и все забыть, или нет. Он наверняка отметил для себя тот факт, что она не показала ему ни ордера, ни судебного поручения. Циглер насторожилась.
— Я это забираю, — сказала она, постучав пальцем по папке.
Йованович никак не отреагировал. Циглер встала. Он тоже поднялся. Его огромные ручищи безвольно висели вдоль тела. Дрисса Канте не ошибся: этот бугай весит килограммов сто тридцать, не меньше. Он медленно обошел стол. Ирен не отходила от своего стула: тактически было правильным пропустить его вперед. Но Йованович не сделал попытки напасть на нее и вышел в темный коридор. Циглер последовала за ним, упираясь взглядом в широкую спину. Она осторожно достала из кармана комбинезона оружие и пропустила момент, когда он метнулся вправо и исчез за дверью. Ирен взвела курок и крикнула:
— Йованович! Не дурите! Выходите немедленно!
Она вглядывалась в темноту открытой двери, до которой было не больше метра, не решаясь двинуться с места. Ей совсем не хотелось, чтобы стотридцатикилограммовая туша вывалилась из засады и измолотила ее кулаками, больше похожими на дубины.
— Вылезайте, черт бы вас побрал! Я не задумываясь пристрелю вас!
Детектив не ответил. Проклятье! Думай! Он наверняка стоит в углу за дверью с тяжелым предметом в руке, а может, и с пушкой. Она держала свой пистолет двумя руками, как учили в академии, потом медленно потянулась левой рукой к карману, где лежал айфон.
Внезапно раздался щелчок, и у нее зашлось сердце. Свет погас, и вся квартира погрузилась в темноту. Потом молния на секунду осветила коридор, прогремел гром, и снова стало темно. Единственным источником освещения остались уличные фонари и неоновая вывеска кафе. Струи дождя стекали по оконным стеклам, отбрасывая на пол черные змеящиеся тени. Циглер нервничала все сильнее. Она сразу поняла, что Йованович опытный и очень опасный человек. Неизвестно, чем толстяк занимался раньше, но он знал все хитрости сыска. Жужка при таких обстоятельствах сказала бы: «Стремно».
Следователь Сарте запирал дверь кабинета, когда в коридоре раздались шаги.
— Как вы сюда попали?
— Я депутат, — усмехнулся посетитель.
— Этот дворец правосудия — настоящий проходной двор… Кажется, мы не уславливались о встрече. Мой рабочий день закончился. Вас, кажется, пока не лишили депутатской неприкосновенности, — съязвил Сарте. — Но можете быть спокойны: я выслушаю вас, когда придет время, и задам еще много вопросов. Наши… отношения только начались.
— Я вас надолго не задержу.
Следователь даже не пытался скрыть свое негодование. Все политики одинаковы! Считают себя выше закона, думают, что служат стране, государству, а на самом деле заботятся только о собственных интересах.
— Что вам нужно, Лаказ? — спросил он, даже не пытаясь быть вежливым. — У меня нет времени на интриги.
— Я хочу сделать признание.
На небе полыхнула молния, задрожали стекла, и в тот же момент завибрировал телефон, напугав Серваса. Он протянул руку, пытаясь нащупать его на тумбочке, но Эсперандье оказался проворней.
— Нет, я его помощник… Да, он рядом… Сейчас, мадам…
Венсан вложил сотовый в ладонь Сервасу и вышел в коридор.
— Слушаю…
— Мартен? Ты где?
Марианна.
— В больнице.
— В больнице? — По голосу он понял, что она изумлена и напугана. — Что случилось?
Сервас рассказал.
— Боже мой! Хочешь, я приеду?
— Уже восемь, тебя не пропустят, — ответил он. — Приезжай завтра, если хочешь. Ты одна?
— Да. Почему ты спрашиваешь?
— Запри дверь и ставни. И никому не открывай. Договорились?