Люблю парки и сады. Не надо мне стандартных, как близнецы-братья, пляжей с одинокими пальмами, не надо зарослей бамбука – дайте мне сад из деревьев, которые растут в наших краях! Не знаю, на кого как, а на меня наши деревья оказывают какую-то своеобразную терапию: достаточно прогуляться по саду, парку или лесу, и чувствуешь себя так, словно опять десять лет от роду.
А какие парки в пригородах Петербурга! Классические регулярные со строгой симметрией плана и фигурной стрижкой деревьев французские парки Петергофа и Пушкина. И тут же с их геометричностью соседствует романтика пейзажных английских парков, где ничто не напоминает об участии человека в их создании. Парки Гатчины и Павловска, в которых можно заблудиться, как в настоящем лесу! Особенно мне понравилось, как романтично в Павловске названы некоторые аллеи: аллея Белого Султана, аллея Красного Молодца. Это ж как надо любить свои владения, чтобы давать тропинкам такие имена! Это ж вам не переулок Менгиста Хайле Мариама где-нибудь в глухой русской деревушке, к которой этот эфиопский Ильич имеет такое же отношение, как закон Мозли – к изящной словесности. Только у нас до такого могут додуматься, чтоб улицу так обозвать.
Я в детстве тоже давала имена дорожкам городского парка и всем врала, что эти названия придуманы не мной, а утверждены высочайшим указом в Министерстве садов и парков Советского Союза (не знаю, было ли такое министерство или нет на самом деле). Так в парке появилась тропа Золотого Жёлудя, аллея Каменного Цветка и дорога Учёного Кота – там на высоком дубе в самом деле одно лето любил сидеть в ветвях огромный кот. Кто сейчас вспомнит эти мои детские глупости?..
Мой парк – это, конечно же, маленький ребёнок по сравнению с парками, которые составляют «жемчужное ожерелье» Петербурга, но в детстве он казался больше, чем вся Вселенная. Иногда мой маленький, замкнутый на самом себе, мир кажется больше всего остального мира с однотипными эмоциями и страстями. Говорят, если кажется – креститься надо. Я крещусь, но не помогает.
Хотя булыжники на Леонтьевской улице мне не кажутся такими огромными, как раньше, и я не хожу по ним в гололёд, но всё-таки пока ещё замечаю их разные цвета. Ах, камни-камни, эти вечные жители Земли! Они так же лежали тут ещё при моих прапрадедах, их привезли сюда из-под Выборга, где они мирно дремали на побережье в доледниковый период, когда человечество ещё даже не планировалось Богом…
Я думаю, что в России так много поэтов из-за её красивой природы, из-за её лесов и парков, посреди которых даже ленивый начнёт слагать стихи. Но обо всём по порядку.
Началось всё с того, что нарушилось хрупкое равновесие природы, и её разбуженные силы обрушили гнев на Землю в виде разных непредсказуемых стихий и бурь. Они не прощают нам, что до сих пор «как в смирительную рубашку, мы природу берём в бетон»
[3]
. Некоторым из нас кажется, что только так человек может утвердить себя царём и хозяином природы, а на самом деле это – банальные проявления невежества и страха.
Мы невежественны и ленивы:
Жнем, но не сеем,
Растений названий не знаем,
Только восклицать умеем:
О, Боже как тут красиво!
Завтрак, обед и ужин,
Чаепитие на полянке
В окружении старых елей,
Застывших в зеленых ливреях.
На плечи наших лакеев
Садятся райские птицы:
Дятлы, сороки, синицы.
Их музыка не пугает,
К Баху они привыкли
И нас они не боятся:
Угощаются с наших тарелок.
[4]
И сколько бы люди ни объявляли об окончательной победе над природой, как бы ни захлёбывались в объяснениях самим себе окончательной «отмены» многих её катаклизмов, благодаря своему «гениальному вмешательству» и «поступательному развитию прогресса», а… природа-злодейка ка-ак вмажет миру очередным наводнением или снегопадами! С какими до зубов механизированная и даже автоматизированная Европа не справляется. Так что всем становится понятно, что никакой победы над природой не было и в помине – и слава богу. Зато теперь природа то и дело даёт о себе знать более мощными катаклизмами во всей своей красе, на фоне которых человек слаб и глуп.
Прокатилась в одно лето по нашим краям череда ураганов, каких никогда доселе не бывало на Северо-Западе России. Произошло это за два-три года до окончания ушедшего уже навсегда XX века.
– Я в Казахстане такие ураганы видел, – говорил мой отец, который в юности облазил со студенческими отрядами многие комсомольские стройки. – Там это называли «черти кашу варят».
Начало урагана, в самом деле, напоминало закипание какой-то бурды. Сначала воздух сковала гнетущая тишина, но вот от горизонта понеслась пыльная волна, как сгусток грязно-жёлтого тумана. На город словно бы несётся гигантский локомотив, и нет никакой возможности отбежать с его широкого пути. Да и жалко бросать парк, дом, наконец, шкаф с платьями! Линия горизонта всё ближе и ближе, а в голове одна мысль: сейчас так жахнет…
Ветер поднимает с земли весь песок, сор и прошлогоднюю траву, словно единое покрывало, и начинает его вытряхивать, придавая этой ткани причудливые очертания и формы. Густая пыль клубится и кипит, зловещий ветер гудит и усиливается, что становится по-настоящему страшно: временами кажется, что дом начинает раскачиваться под его порывами. Электричество в таких случаях сразу вырубается на несколько часов, а то и дней. Но без него даже спокойней, так как обязательно или провода перекрутятся, или столб упадёт.
Раньше в форточку, когда пластиковых окон не было и в помине, летом всегда вставлялась самодельная рамка с сеткой, чтобы мухи не залетали, отчего рама не закрывалась. Да этого и не требовалось, потому что всё лето стояла удушающая, как говорил мой отец, «оренбургская» жара. Степная! И вот ураган мало того, что пригнул макушки деревьев к земле, но ещё принёс сильную и непривычно быструю грозу, при которой беспрерывно сверкают вспышки молний вперемешку с такими же беспрерывными и оглушительными раскатами грома. При этом ветер дует в окна, бьёт водой, вливая по ведру за один накат прямиком в мою форточку!
Я, разумеется, прижимаю руками эту форточку, чтобы она не распахнулась совсем, и вдруг с ужасом ощущаю, что… ветер сильнее меня! А окно сотрясается и жалобно звенит под его напором.
– Ма-ма! – шепчу я и невольно крещусь.
Но страшнее всего, что я, когда все нормальные люди прятались в дальних углах своих домов от вспышек молний, оказалась вот так лицом к лицу со стихией! Хотя и через стекло. Смотрю и думаю, чего же в ней больше: леденящего кровь ужаса или притягательной поэзии? Поэзии, пожалуй, даже больше… «Не бойтесь бурь! – вспоминаю «Засуху» Заболоцкого. – Пускай ударит в грудь природы очистительная сила! Ей всё равно с дороги не свернуть, которую сознанье начертило».
Кажется, что молнии бьют прямо в моё окно. Но мне уже не страшно, потому что я вижу во всём происходящем некий смысл: