Да, Нина узнает, что вся ответственность за нее лежит на плечах Рейфа, то есть ответственность за кого угодно, кто работает с галереями «Архангел».
Нине это может не понравиться, но если она всерьез хочет создать новые витрины для трех галерей, то ей придется работать с ним.
Он посмотрел на брата:
— Ни… То есть… Кое-кто мне сказал пару дней назад: может, ты оттого такой серьезный, что у тебя есть два непоседливых младших брата.
Майкл приподнял бровь:
— Кто сказал?
— Кое-кто, — не отступал Рейф. — Это правда?
Майкл призадумался.
— Может быть, — наконец согласился он, — я же старший брат, я всегда чувствовал, что должен быть более ответственным, чем вы с Гейбом.
— Вот тоска, правда?
— А веселее быть средним братом, чувствовать, что ты непременно должен кому-то что-то доказать или постоянно проказничать, чтобы на тебя обратили внимание?
Рейф состроил гримасу:
— Ненамного.
Майкл пристально посмотрел на брата:
— Ты и в самом деле устал от этой роли?
Да, Рейф и в самом деле устал, и, если он не будет осторожным, Майкл вскоре спросит, почему он так внезапно изменился.
— Давай все-таки закажем ужин, — как ни в чем не бывало предложил он, чтобы сменить тему разговора и перестать думать о Нине и о том, что она сказала ему.
Он подумает об этом завтра, на торжественном открытии выставки ее отца.
* * *
— Если тебе есть что сказать, то говори, не томи! — Нина угрюмо взглянула на отца.
Они ехали на заднем сиденье лимузина на торжество, посвященное открытию выставки в галерее «Архангел» субботним вечером. На улицах Нью-Йорка было шумно, движение, как обычно, было плотным, вечернее солнце освещало тонированные стекла, пробиваясь в просветы между небоскребами.
— О чем, доченька? — спросил ее отец, спокойно глядя на нее, его лицо было непроницаемым.
Нина покачала головой:
— Не прикидывайся, папа.
Он вскинул седые брови:
— Почему это я прикидываюсь?
Нина вздохнула:
— Ты ничего не сказал, но давай не будем делать вид, что ты не знаешь. Я ночевала у Рейфа Д’Анджело в четверг.
Нина не спрашивала, она утверждала. В конце концов, на протяжении мучительных тридцати шести часов она ждала от отца хоть какой-нибудь реакции на то, что она переспала с Рейфом.
Отец пожал плечами:
— Дело твое, не так ли?
— Накануне ты запретил ему приближаться ко мне, — изумленно напомнила ему она.
— Так он тебе рассказал. — Отец понимающе кивнул.
— Конечно, — ответила Нина.
— Ему не понравилось мое предостережение, — кивнул Дмитрий, — как я и рассчитывал.
— А еще ты знал, что мне оно тоже не понравится. Так зачем ты это сделал? — нахмурилась Нина.
— Хотел посмотреть, что Рейф ответит, разумеется, — довольным тоном произнес он.
Нина не могла поверить своим ушам.
— Так ты его проверял?
— Хотел посмотреть, что он за человек, — безо всяких угрызений совести сказал он.
— И?..
Губы Дмитрия тронула легкая улыбка.
— Пригласив тебя на ужин, проведя с тобой ночь, он показал, что не боится ни меня, ни имени Палитовых.
Узнав Рейфа поближе, Нина поняла: он не из робкого десятка, мало что могло его напугать.
И как бы она ни любила отца, Нина знала: пришло время и ей перестать бояться. Она решительно вздохнула:
— Рейфу приглянулись витрины, которые я сделала для твоей выставки, и он предложил мне спроектировать подобные для галерей «Архангел», — тихо призналась она.
— И тебе этого хочется?
Нина откинулась на спинку сиденья, поймав на себе настороженный взгляд отца:
— Да, мне хочется.
— Теперь он тебе нравится. — Отец не спрашивал, он утверждал.
— Ровно настолько, чтобы переспать с ним!
— Наверное, нам следует поговорить об этом, когда мы вернемся домой, — предложил отец, когда лимузин остановился у служебного входа в галерею «Архангел».
Ее отец захотел, чтобы его пересадили из автомобиля в кресло здесь, у служебного входа, а не под прицелом фотокамер у главного входа в галерею, где толпились фотографы и снимали разряженных в пух и прах именитых гостей, приглашенных на этот закрытый показ коллекции ювелирных украшений Палитова, для завтрашних газет.
— Мне еще многое нужно рассказать тебе, доченька. О том, что случилось, — едва слышно продолжал старик, — но сейчас не время, а здесь не место для таких разговоров.
Нина пристально посмотрела на отца, во взгляде его блеклых зеленых глаз было столько боли, возле носа и рта залегли морщины, впалые щеки побледнели.
— Папа, тебе нехорошо? — Она положила ладонь на его руку и почувствовала, как она дрожит под ее пальцами. — Если так, то мы не пойдем на открытие.
— Я настолько здоров, насколько мне позволяет мое нынешнее состояние, доченька, — заверил ее отец, — но не могу сказать того же о том, что творится на душе и в мыслях. Не сейчас, Нина. — Он накрыл ее ладонь своей и чуть сжал, увидев, как она встревожена. — Мы пойдем на торжество и прекрасно проведем время, а после поговорим. Я лишь надеюсь, что ты простишь меня… — Он не договорил, с беспокойством глядя на дочь.
— Прощу за что, папа? — спросила она, опасаясь, что знает ответ.
— Поговорим после, — повторил он.
В его глазах она увидела боль, которую он ей раньше не показывал. Нет, не физическая боль, ведь он уверил Нину, что у него ничего не болит. Эта боль сидела глубоко в его душе.
Но сейчас у Нины не было времени размышлять об этом, ведь ей предстояло пережить открытие выставки в галерее «Архангел»…
И снова увидеть Рейфа.
* * *
— Никогда не видел ее такой красивой.
Рейф слушал Майкла вполуха, он был слишком поглощен тем, что пристально следил за Ниной, стараясь уловить в выражении ее лица знаки, говорившие о том, что ей непросто быть здесь, как и ему.
Ее глаза были чистого зеленого цвета, кожа светилась здоровьем, она широко улыбалась, пока отец представлял ее двоим мужчинам, которые только что к ним подошли; все гости очень ждали приезда загадочного Дмитрия Палитова.
Нина не выглядела напряженной, она была бесподобна. Совершенна, сногсшибательна, неотразима. Она снова распустила волосы, и они огненной рекой ниспадали по плечам и спине до самой талии. На фоне светлой кожи ярко выделялись ее изумрудно-зеленые глаза, а потрясающую форму соблазнительных чувственных губ она подчеркнула темно-розовой помадой. На ней было мерцающее платье золотистого цвета чуть выше колен, оно изящно подчеркивало изгибы ее тела, оставляя открытыми плечи и руки, а на ее длинных красивых ногах были золотистые туфли на высоких каблуках.