Русская княжна Мария - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Воронин cтр.№ 39

У распахнутых ворот конюшни кто-то забыл прислоненные к стене четырехзубые вилы. Рука пана Кшиштофа словно сама собой протянулась сквозь бархатный мрак и сомкнулась на отполированном прикосновениями мозолистых крестьянских ладоней деревянном черенке. Вилы легли в руки как-то очень правильно, ладно, словно были некогда утраченной и вновь счастливо обретенной частью организма. Взяв это холопское оружие наперевес, гордый пан Кшиштоф, пригнувшись, стал красться сквозь ночь к повозкам, ориентируясь по свету горевшего на заднем дворе костра и размеренным шагам бродившего на границе света и тьмы часового.

Ночь была нежна, и она не стала менее нежной, когда пан Кшиштоф, отведя вилы немного назад, с силой вонзил их в поясницу ходившего вокруг повозок улана. Улан покачнулся и, сказавши "а-ах-х!..", выронил ружье. Предусмотрительный пан Кшиштоф поймал ружье одной рукой, другой придерживая обмякшее тело улана. Это было тяжело, но пан Кшиштоф справился и ухитрился опустить и тело, и ружье на брусчатку двора, не произведя при этом почти никакого шума.

Теперь, когда часовой был мастерски выведен за скобки, как в простейшей арифметической задаче, все сделалось просто и понятно. Забрав на всякий случай саблю улана, пан Кшиштоф, почти не таясь, приблизился к повозке капитана Жюно, выделявшейся среди прочих своим обтянутым кожей полукруглым верхом. Остановившись подле повозки, он на всякий случай огляделся по сторонам, держа перед собой наготове саблю, которая зеркально отсвечивала в оранжевых отблесках костра и выглядела в таком освещении даже более грозно, нежели при свете дня.

Убедившись в том, что вокруг тихо и что расположившиеся на ночлег уланы своим многоголосым храпом заглушают все ночные звуки, пан Кшиштоф взял ненужную ему сейчас саблю под мышку и обеими руками по-хозяйски зарылся в содержимое капитанского возка.

Первым делом ему под руки попалось нечто, на ощупь более всего напоминавшее пыльный, туго набитый чем-то весьма твердым и тяжелым сапог со шпорой. Рядом с первым сапогом пан Кшиштоф обнаружил еще один, судя по всему, парный, и, уже успев раздраженно дернуть за этот второй сапог, вдруг сообразил, что это за сапоги и что находится внутри них.

- А! - глупо закричал спросонья денщик капитана Жюно Поль. - Ке дьябль?! Часовой! Тревога!!!

Пан Кшиштоф рубанул мерзавца, спутавшего ему все планы, саблей, но сабля зацепилась за верх кибитки, и денщик продолжал орать во всю глотку и отлягиваться от пана Кшиштофа сапогами.

Уже понимая, что ему снова не повезло и что все окончательно пропало, пан Кшиштоф ткнул саблей, как вертелом, в темноту кибитки, попав во что-то мягкое. От этого положение только ухудшилось, потому что денщик, которому острие сабли вонзилось пониже спины, заорал без слов и таким дурным голосом, что пана Кшиштофа перекосило от отвращения.

Недорезанный денщик орал именно, как недорезанный - громко и визгливо. Пан Кшиштоф еще три или четыре раза ткнул саблей в мягкое, с неожиданной трезвостью понимая при этом, что дело кончено и что своими колющими ударами он добьется только того, что жирная свинья денщик будет с почестями отправлен домой в санитарном обозе и, может быть, получит за свои никогда не имевшие места подвиги орден Почетного легиона и пожизненную пенсию, которой ему, пану Кшиштофу, вполне хватило бы для безбедного существования. От обиды, произведенной этим вполне логичным предположением, он пырнул визжащую темноту острием сабли с совершенно нечеловеческой силой. Темнота отозвалась столь же нечеловеческим воплем и похожим на близкий удар молнии выстрелом из пистолета, который наконец-то подвернулся денщику под руку. Хотя выстрел был произведен почти в упор, бедняга Поль второпях ухитрился промахнуться, и пуля, шевельнув волосы на голове пана Кшиштофа, ушла в ночное небо.

Теперь все окончательно пропало. Со всех сторон слышались крики, топот и лязг торопливо расхватываемого оружия. Какой-то умник, быстрее других сообразивший, что к чему, схватил пана Кшиштофа за плечо похожей по силе хватки на столярные тиски рукой. Огинский с разворота, от всей души, рубанул умника саблей, попав, насколько он мог судить, в лицо. Умник выпустил его плечо и опрокинулся в темноту, но тут набежали другие умники, и началась потеха.

Заяц в душе пана Кшиштофа временно умер, уступив свое место льву или, что вернее, загнанной в угол крысе. Огинский рубился с уланами так, как только могут рубиться поляки - искусно, самозабвенно, целиком отдаваясь любимому делу рубки и не считая ран. Он азартно хэкал, приседал, отражал удары и делал выпады, калеча и убивая одного за другим набегавших из темноты противников. Гордость польского шляхтича вдруг проснулась в нем, подавив на время все иные чувства и расчеты. Ежели бы у пана Кшиштофа было время подумать перед тем, как вступить в бой, он непременно обратился бы в паническое бегство. Теперь же ни думать, ни бояться не было времени: пан Кшиштоф неистово рубился с уланами, целиком отдавшись на волю своего не забывшего старинной науки тела.

Сабли, сталкиваясь в воздухе, издавали высокий, режущий ухо лязг и высекали снопы бледных, хорошо видимых в ночной темноте искр. В тесном пространстве между повозками уланы могли нападать по одному, много по двое. Многие из них еще не успели до конца проснуться, и раньше, чем трубач протер глаза и заиграл тревогу, пан Кшиштоф успел молодецкими ударами свалить четверых противников. Он чувствовал в себе силы и желание прямо здесь, в этом узком, воняющем лошадиной мочой проходе, изрубить на куски весь эскадрон капитана Жюно до последнего человека, но тут кто-то, насев на него сзади, попытался обхватить его поперек и прижать руки к туловищу.

Овладевшая было паном Кшиштофом эйфория разом прошла. Он еще не впал в панику, тело еще помнило, что надобно делать, но холодный ум бывалого проходимца уже принял единственно возможное при настоящей расстановке сил решение: бежать, пока не зарезали. Пан Кшиштоф резко отвел назад локоть, глубоко погрузившийся в живот противника, одновременно ударив его затылком в середину лица. Раздался мягкий удар, неприятный хруст сломанного носа и придушенный вопль. Пан Кшиштоф почувствовал, что свободен, и кинулся отступать, держа курс на черную стену возвышавшихся позади конюшни деревьев парка.

Дорогу ему преградили трое улан, и пан Кшиштоф, дико и страшно крича, принялся снова рубиться - не так, как это делает поседевший в схватках ветеран, который рад случаю еще раз блеснуть своим мастерством, а так, как изнуренный путешественник по притокам никому не ведомых тропических рек прорубает себе сквозь заросли ядовитого бамбука дорогу к спасительной возвышенности.

В ноги ему откуда-то сбоку сунули пику - умело и, видимо, делая это не в первый раз. Пан Кшиштоф запутался в древке пики ногами, споткнулся, потерял равновесие, взмахнул руками и понял, что падает. Перед тем, как рухнуть спиною на брусчатку двора, он успел заметить кого-то, кто, стоя с ним рядом, так же яростно и безнадежно, как он сам, рубился с уланами. Потом каменный двор, предательски подпрыгнув, со страшной силой ударил его по спине, а сверху, из усыпанной звездами тьмы, прямо на лицо с треском опустился окованный железом ружейный приклад. Пан Кшиштоф услышал этот треск, подумал, что в жизни своей не слышал более отвратительного звука, и потерял сознание.