У нас все хорошо - читать онлайн книгу. Автор: Арно Гайгер cтр.№ 46

Когда бежевый микроавтобус, где-то одолженный Петером, сигналя въезжает в ворота, стрелка показывает чуть больше четырех часов и погода снова хорошая. Солнце, проглядывая сквозь редкие обрывки облаков, становится молочно-размытым, а то и желтым, как бутерброд с маслом. И ветер — в районах, что повыше, чем тот, где стоит их вилла, — дует сильнее. Ветер волочит по саду тени облаков и перетаскивает их через каменную стену, к соседям.

— Я прошу тебя, Рихард, как бы Ингрид ни вела себя, не забывай, что она у тебя единственная дочь.

— Я постараюсь.

Альма и Рихард выходят перед клумбой с розами, что за беседкой, на подсыхающую площадку. Лужицы поблескивают на осеннем солнце. Петер разворачивает автобус и подгоняет его задом к дому, чтобы удобнее было грузить мебель. Выходит Ингрид — в кожаных сапогах до колен, в коротком розовом платье с плиссированным подолом и в черной кожаной куртке. Ее светлые, песочного цвета волосы мотаются сзади, завязанные конским хвостом. С сигаретой во рту, она берет с переднего сиденья дитя — девочку, которую зовут Сисси и которая с последнего раза, когда ее видел Рихард, тоже успела стать блондинкой. Она уже недели четыре как научилась ходить; об этом Альма уже говорила ему. Ингрид ставит Сисси на ножки. Девочка семенит по кругу. Альма обнимает ее. И хотя тисканье ребенка и приветственные восклицания придают моменту радостный оттенок, Рихард чувствует себя как в обществе, правила поведения которого понять не в состоянии. Под сердечностью Ингрид ему чудится легкая взвинченность, и это впечатление подтверждается, когда он с грубоватым смущением включается в приветственную церемонию.

Он присаживается перед внучкой на корточки и говорит:

— Ах, какая ты худенькая. Тебя что, родители не кормят? — Еще произнося это, он понимает, что даже безобидная шутка вроде этой чревата подвохом, и смеясь добавляет: — Твоя мать была такая же. По наследству переходит не только мебель.

Ингрид, качая головой, растаптывает сигарету. И произносит:

— Ну и ну!

Только и всего, но этого хватает, чтобы между отцом и дочерью установилось привычное отчуждение.

Рихард бегло гладит дитя по легким волосикам и снова выпрямляется, ища взгляда Ингрид. Она смотрит на него, сдвинув брови. Ему кажется, что она хочет спровоцировать его на еще какое-нибудь неосторожное замечание. Он не знает, что сказать, разве, может, что то была шутка, нечаянно вырвавшаяся у него. Но даже этого ему не хочется говорить в свое оправдание. Он и так уже сыт по горло тем, что вынужден постоянно оправдываться перед Ингрид.

Он стоит в нерешительности, но тут Альма приходит ему на помощь и переводит разговор на главную тему: что давно уже пора разгрузить в первую очередь нижние помещения, а то там совсем нечем дышать, мебель заполонила все пространство. В гостиной вообще как на складе торговца старьем.

— И это не только моя вина, — говорит Рихард. — Не думайте.

В последние недели войны, когда Восточный фронт приближался куда быстрее, чем ожидалось, один из самых насущных вопросов был: как защититься от грабежей. На грузовой машине управления городских электросетей (из-за своей важной в военном отношении должности Рихард имел бронь) он вывез наиболее ценные мелкие предметы обстановки на электростанцию в Зальцбург. Но большая часть мебели осталась. Они обсудили ситуацию вдвоем с Альмой, сидя на кухне, причем не пререкаясь, поскольку приходилось думать в условиях стремительно развивающихся событий, и достигли полного согласия в принимаемых решениях. Рихард позвал в дом столяра, который из-за нехватки одного пальца был признан негодным для службы в вермахте. Этот человек скрепил всю габаритную мебель специальными скобами. В течение двух дней он клеил, загонял штифты, привинчивал и сошлифовывал головки винтов, пока все шкафы и кровати не стали неразборными. Рихард сыграл на громоздкости мебели, на ее неподъемном весе и на лени русских, которым и по соседству хватало чего грабить.

— Это была твоя идея, — говорит Альма.

— Я и сегодня горжусь, что смог убедить тебя в ее правоте.

— Ну, не знаю.

— Вспомни, что было с соседями.

— Все равно, в другой раз я бы подумала.

— Тогда ты радовалась, что мы почти ничего не потеряли.

— Я же не предвидела, что всю оставшуюся жизнь мне придется по нескольку раз в году вызывать грузчиков мебели.

Рихард весь напрягается. Он знает, что эта акция давно обернулась подвохом, потому что после войны мебели не вернули ее прежний вид, сперва в этом не было острой необходимости, а потом — из опасения скорее разрушить ее, чем сделать для себя удобной. Раз за разом это мстило за себя, когда очередной шкаф требовалось передвинуть — то при покраске стен, то при циклевке полов. Некоторые предметы мебели уже не подлежали выносу из комнат, потому что не проходили в двери или оказывались неподъемными по лестнице, ведущей наверх. По этой причине некоторые комнаты оставались неизменными чуть ли не четверть века. Рихарду это не доставляло неудобств: он, наоборот, ценил, что, возвращаясь домой, находит все вещи на своих местах. Альма же с досадой называла это «мое окостенелое жилье». Ведь она проводила дома куда больше времени. Как прежде, так и теперь. И Рихард даже может ее понять. Но все же предпочел бы, чтобы изменения в доме произошли когда угодно, лишь бы не сегодня. Сегодня с него и так всего хватает.

— Старое и добротное, это я в них и ценю, — говорит он.

А Ингрид лапидарно:

— А я нет.

Будто пригвоздила, нет, приклеила ему ярлык на лоб, поплевав на него предварительно: негибкий обыватель, пережиток прошлого. Не то чтобы старый, а устаревший. Некоторое время он прикидывает, промолчать, что ли, не давая Ингрид лишнего повода для колкости. Ибо то, что его жизнь в целом стоит ей поперек горла, она уже не раз давала ему понять. Он медлит. Но в конце концов решает не спускать ей с рук.

— Это не доказывает, что ты знаешь жизнь лучше. Это лишь подтверждает, что у нас разный опыт и поэтому мы придерживаемся разного мнения.

— Уж последнее бесспорно.

— И очень жаль.

Жаль? Ну, это Ингрид как-нибудь переживет. Слезинки не проронит по герою своего детства. Она лишь пожимает плечами.

А Рихард удивлен, как привычно он воспринимает эти жесты Ингрид. Со временем у него выработалась устойчивость к ее манере закатывать глаза, не отвечать на вопросы и отпускать иронически «ага».

Они входят в дом, не задерживаясь надолго в комнатах нижнего этажа. Изогнутые ножки комодов с пузатыми лампами на них, книжные шкафы с застекленными дверцами, задрапированными изнутри занавесочками со складками, бидермайерские шкафы и с резными спинками диваны — все это для Ингрид мрачная рухлядь, которую она раньше любила, а теперь она для нее все равно что бывшие одноклассники, оставшиеся на второй год, с ними и поговорить-то не о чем.

— Выручай меня, Ингрид, — умоляет Альма. — С тех пор, как появился телевизор и мы переставили диван, у меня не осталось угла для моего задумчивого кресла.