Деформировалась душа. Вот сегодня убил Гурина. Враг, предатель, душегуб. А ничего в душе не шевельнулось, как таракана зловредного прихлопнул. На фронте взрослеют быстро, кто успеет. Там или ты врага убьешь, либо он тебя, без вариантов. С фронта уже тертым мужиком пришел, а внешне – молодой человек. Кто слаб на фронте был либо не под той звездой родился, там и остались, в сырой земле. На фронте в Бога, случай, Провидение начинали верить самые убежденные атеисты и скептики.
На второй день рука болеть меньше стала, убавилась слабость, в кровати садиться стал. А вставать не получалось. Попробовал опереться здоровой рукой о спинку кровати, подняться, тут же плюхнулся на кровать. Голова кружилась, колотилось сердце. Выходит – рано, надо набраться сил. Вечером приехал Феклистов, когда уже стемнело за окном.
– Привет! Ты как?
– Уже героем, в кровати сижу.
– Небось на медсестричек уже заглядываешься?
– Не спеши, мне бы до сортира дойти.
– Ну вот, я ему о высоком, а он о прозе жизни.
– Как в райотделе?
– Крутимся помаленьку. А кто это тебе апельсины принес? Зазноба?
– Я вместо нее на вокзале Гурина встретил, сам знаешь, чем кончилось. А про апельсины – не знаю. Медсестра сказала – в военной форме приходил.
– Неужели гэбэшник? Лопни мой мочевой пузырь, не верится!
Николай взял апельсин, повертел его в руках, понюхал.
– Новым годом пахнет. Знаешь, чем пахнет Новый год? Елкой и апельсином, конфетами еще.
Николай залез в карман куртки, вытащил пакетик.
– Конфеты. «Раковые шейки» называются. Больничная-то еда скудная. Умереть на ней не умрешь, но и здоровее не станешь. Приварок нужен обязательно. Ну, я побежал. Кражи квартирные пошли. За сутки – три, так что ты не залеживайся.
– Фи, кражи! Я больше по изменникам Родины работаю.
Феклистов изменился в лице.
– Правду скажи – блатовал?
– Ты о чем?
– К себе перейти.
– Не понял.
– Ну – гэбэшник этот.
– У нас даже разговора не было.
– Ох, чую – подкатывает к тебе. Они же там соломку мягко стелют, а спать жестко.
– Выбрось из головы.
– Ловлю на слове. Выздоравливай.
Феклистов убежал. И ведь как в воду смотрел. Третьим днем Андрей вставать стал, держась за стенку в коридоре, добрел до туалета. Послушал в курилке разговоры пациентов. Все больше о болезнях говорили. Андрею неинтересно про аппендициты и грыжи слушать, в палату побрел. Дверь открыл, а там лейтенант-гэбэшник на стуле раскачивается по-хозяйски.
– Добрый день, Андрей Михайлович!
– Здравствуйте.
– Зачем же так официально? Как здоровье?
– Понемногу выкарабкиваюсь.
– Вам привет и наилучшие пожелания мое начальство передает.
– Спасибо.
Засунули бы они свои приветы в… известное место. Приходилось на фронте Андрею пересекаться со Смершем. Разные люди были. Порядочные и сволочи, как везде. Одни сразу пистолетом в зубы тыкали, за человека тебя не считали. Другие разбирались спокойно. Андрей сам свидетелем был, когда наш «Т-34» подбили, но не подожгли. Экипаж машину покинул, так им самовольное оставление поля боя пришили.
– Надо было из танка огонь из пушки вести, атаку поддерживать, – назидал контрразведчик.
А фронтовики знали: подбитый танк – отличная мишень для немецкой артиллерии. И горит танк, хоть и железный, очень быстро. Не успел выбраться из горящей машины за пять-десять секунд, значит, живым сгоришь. Выслуживались некоторые, награды себе в тылу зарабатывали. А танкистов тех перед строем расстреляли. Андрей до сих пор их лица помнил. Поэтому в ГБ идти принципиально не желал. Он уже понял, зачем лейтенант пришел.
– А еще мое начальство с областным руководством милиции созванивалось. Пусть представление пишут – а мы со своей стороны ходатайство поддержим. Пора тебе лейтенантом быть, а ты все в младших.
– Кто не хочет расти?
Звездочки на погонах, конечно, приятно. Только в армии за звание и должность платят, а в милиции – нет. Морально приятно, но Андрей бы предпочел повышение денежного довольствия.
– Правильно понимаешь. Заслуженный человек, на фронте разведчиком был, имеешь награды и ранения. Тебе самая дорога к нам.
Ой как угадал Феклистов! Подкатился гэбэшник, ловко подъехал.
– А что? Выздоровеешь, поговорим.
– Для начала до сортира научиться ходить надо.
Лейтенант засмеялся.
– Я с хирургом говорил. Рана затягивается, кровопотеря, правда, большая. Но через две недели как огурчик будешь.
Лейтенант поднялся:
– Желаю выздоравливать.
– Спасибо.
Гэбэшник вышел, вот же… и про службу в разведке знают, и про награды. Опер им нужен с опытом, это и к бабке не ходи.
Прав был Феклистов, не ошибся. ГБ палец в рот не клади, мигом схарчат всего без остатка.
Положа руку на сердце – недолюбливал Андрей госбезопасность. Нужна была такая служба, как любому государству, но без перегибов.
На пятый день уже смог прогуливаться. Сразу в палату к раненному на вокзале постовому зашел, проведать.
– Привет, собрат по несчастью.
– Здравствуйте.
На Андрее серый больничный халат, из-под которого голые ноги торчат и тапочки без задника кожаные – «ни шагу назад». Придумали больничные острословы.
– Вы как здесь? – спросил постовой.
– Да как и ты, один человек нас в больничку спровадил.
– Поймать бы его! – скрежетнул зубами постовой.
– Не получится, рассчитался я с ним за нас с тобой, за десятки, а то и сотни безвинно убиенных. Застрелил я его.
– Правда? – оживился постовой.
– Шесть пуль из «кольта»! После такого не живут.
– Мы тогда с вами как кровные братья.
– Вроде того. Держи апельсин. Выздоравливай. Теперь часто видеться будем.
– Да я после такого известия быстро на поправку пойду. Правильно наши сказали.
– Кто наши и что сказали?
– Из транспортной милиции. Говорят, вас сотрудники и уголовники Стрелком называют.
– Слышал, и не скрою – доволен. Пусть мразь боится.
Постовой попытался сесть в постели.
– Лежи, тебе нельзя.
– Товарищ Фролов, возьмите меня к себе в отделение.
– Ты выздоравливай пока. А еще скажу – коли до стрельбы дошло, это плохо. Сработали мы некачественно. Живым взять надо, допросить, подельников на чистую воду вывести, под суд отдать. Ну а если с оружием в руках подонки разные сопротивляются, тогда стрелять на поражение.