Стелла понимала, что Вера влюблена в Женьку, но что она могла поделать? Заканчивалось первое полугодие; в табеле Стеллы помимо троек по алгебре и геометрии стоял еще и трояк по литературе. Стелла не стала «разбираться», окончательно нивелировав для себя литераторшу как личность: теперь она смотрела на нее, как смотрят на надоевшую старую мебель – и «мебель» это чувствовала.
– Да плюнь ты, – говорил ей Женька. – Плюнь.
– Ладно, плюну. Просто «3» по литературе – это нонсенс, понимаешь?
– Yes, of course, my dear, but I love you…
– Повтори, – обалдела Стелла.
– Я тебя люблю, дурочка. Зачем тебе какие-то баллы?
Стелла почему-то сказала:
– А ты встретишь со мной Новый год?
Женька замялся:
– Вообще-то, я собирался во Владимир, к матери. Осенью так и не удалось. Она там, наверное, спилась совсем… – он закашлялся.
Стелла задумалась:
– Слушай, мы могли бы поехать вместе. Я скажу родителям, что отмечаем у кого-нибудь… у кого нет телефона, например… И уедем. Я не могу оставаться без тебя… в эту ночь. Хочу с тобой… – она прижала голову к его плечу.
– Ладно, придумаем что-нибудь. А может, Алле Юрьевне скажешь?
– Может, и скажу. Главное, чтобы отец ничего не знал, – Стелла еще крепче вжалась в Женькино плечо.
– Только… – теперь Женька задумался… – ты не думай, что это будет какой-то праздник: мать пьет. Много. Понимаешь? Когда трезвая, она нормальная, почти замечательная. А так… ты подумай, поедешь ли все-таки…
Стелла взяла в руки его голову:
– Я люблю тебя тоже. И мне наплевать, насколько пьяна твоя мать. Мы едем вдвоем, мы уже выросли…
Алла строчила за кухонным столом очередной сценарий, когда Стелла с Женькой зашли в квартиру:
– Ма, ты дома? Иди сюда.
Алла вышла с отрешенным взглядом: она вся была еще теш, в тексте.
– Чего тебе? – серьезно спросила она, не сразу заметив Женьку. – А, вы – Женя? Наконец-то слышу вас не по телефону. Ну проходите…
Она отодвинула рукопись на край стола и, подперев рукой подбородок, посмотрела на влюбленных.
«Наверное, что-нибудь замышляют, так бы не привела его ко мне, – подумала Алла. – Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не забеременело», – философски закончила она мысль и улыбнулась:
– Чаю?
– Да. Ма, ты меня отпустишь на Новый год?
– Смотря куда.
– К Женькиной маме, она совсем одна… И мы хотели… Ну, ты понимаешь?!.. – глаза Стеллы горели от возбуждения.
Женьке было немного неловко, и он с каким-то ожесточенным рвением принялся размешивать сахар.
– Мы теперь тоже одни, наконец-то. Наш папа покинул нас… пока на месяц.
– Каждый день в нашем доме новости! – Стелла покачала для приличия головой, а потом принялась за свое: – Ма, ну у тебя же друзей полно, а у нее…
– Ладно, ОК. Где это все будет, Женя?
– Во Владимире…
– Как во Владимире?.. Почему во Владимире? Вы что, собираетесь поездом? – Алла, впрочем, удивлялась лишь «для порядка»: она помнила себя и в пятнадцать, и в девятнадцать, и… Понимала она и то, что Стеллу, столь похожую на нее, вряд ли можно остановить чем-то, тем более – запретом, да и не стремилась к этому: «Раньше нагуляется – раньше ума наберется. Хотя…»
– Да, поездом, Алла Юрьевна, вы не беспокойтесь – с Курского вокзала, всего три часа. В шесть вечера сядем, в девять приедем, в половине десятого – дома…
– Ага. Значит, перед фактом ставите?
– Значит, перед фактом, – засмеялась Стелла, целуя мать. – Я знала, я всегда знала, что ты у меня замечательная!
– Не подлизывайся, – Алла отодвинулась. – Вернетесь когда?
– Ну, числа второго, может – первого вечером… – сказал Женька.
– Ладно. Уезжайте, куда хотите, а сейчас кыш отсюда, у меня работа срочная. Женя, оставьте телефон и владимирский адрес…
– У тебя классная мать, – сказал он Стелле в подъезде. – У тебя просто обалденно классная мать, – и загрустил. – И ты похожа на нее. Ты такая же обалденная.
Стелла почувствовала, как Женька целует ее макушку.
31 декабря они вышли на «Курской». Вокзал гудел как улей. Когда сели в электричку, оказалось, что забыли конфеты – Женька быстро побежал покупать новые. Стелла никогда не уезжала на Новый год из Москвы – теперь же, когда «третий Рим» отплывал назад, становясь все менее реальным, она врастала локтем в локоть Женьки. Она чувствовала, что тает, тает – и что вряд ли сможет замерзнуть, когда он – рядом: кажется, Женька ощущал что-то подобное, но несколько иначе, к тому же, волновался за мать и за то, какое впечатление произведет на нее их появление. Стелла смотрела за окно, где мелькающие снежные пригороды казались игрушечными.
Как-то незаметно доехали до Владимира: Стелла запомнила белый вокзал, снежинки и черное небо на всю жизнь.
– Пойдем на троллейбус.
– Далеко?
– Да нет, вон там…
В троллейбусе Стелла с интересом смотрела через оттаянную дырочку стекла на город, но ничего не видела.
– Не волнуйся ты, завтра посмотришь. И… знаешь? Главное, ни на что внимания не обращай, – предупредил Стеллу Женька, беря за руку.
– Все так сложно, да?
– Увидишь. Не бойся.
– А я и не боюсь… – пожала Стелла плечами, и они вышли; прохожие спешили по домам, поднимая воротники.
Грязный подъезд пятиэтажки освещался тусклой лампочкой, раскачивающейся из стороны в сторону от сквозняка.
Долгий резкий звонок. Тишина. Шаркающие тяжелые шаги.
– Кто там?
– Мама, это я. Мы.
Дверь со скрипом отворилась, и Стелла разглядела в полумраке худую высокую женщину с черными волосами и выдающимися скулами: «Заходите, раз пришли», – женщина отстраненно взглянула на Стеллу, встав около зеркала и пропуская ее вперед.
– Тебя как зовут-то?
– Стелла.
– Стелла, – мечтательно улыбнулась женщина. – Красивое имя, только холодное. Как зима эта жуткая…
Женькиной матери, Лене, – она не разрешила никаких «теть» и отчеств – было лет сорок пять. Смуглая, глаза черные, раскосые немного, брови какие-то сумасшедшие совершенно, только… Красота ее постепенно ушла, оставив глубокие морщины на лбу и неглубокие – около уголков глаз и губ. Она сидела на табуретке – вся в черном, с угольными зрачками, без единого украшения, и курила «Приму».
Вся квартира была прокурена и заставлена пустыми бутылками: видимо, когда-то здесь и жил уют, но теперь… Пыль, полупустые полки в стенке, разбитые чашки, осколки, давно не мытый паркет… Телевизор Лена продала, поэтому в полночь включили радио, чокнувшись вином, налитым в только что вымытые, мокрые стопки: Женька привез бутылку, не надеясь, впрочем, что этим обойдется. Позже Лена достала из холодильника водку: «Крепкие напитки для крепких женщин. А, Стелла? Ты крепкая женщина, или, может, вы еще не спите вместе?»