Правда о штрафбатах. Как офицерский штрафбат дошел до Берлина - читать онлайн книгу. Автор: Александр Пыльцын cтр.№ 37

И у детской кроватки тайком

Сульфидин принимаешь…

Такое было жесткое время. А сульфидин в то время был новейшим и эффективнейшим средством не только от всякого рода воспалительных заболеваний, но и от некоторых венерических болезней.

Из рассказов бывалых воинов о боевых действиях я почерпнул многое и, в частности, узнал, что мой случай подрыва на мине не такой уж исключительный, что-то аналогичное со счастливыми исходами случалось и с другими. А мне запомнился рассказ командира роты капитана Матвиенко о том, как его однажды подкараулил в засаде здоровенный фриц, схватил, зажал под мышку и потащил. Кое-как ухитрился Иван свою болтающуюся где-то внизу ногу вставить между ног фрицу. Он просто не ожидал такой подножки, упал и на мгновение выпустил пленника, а Иван успел за этот миг сапогом ему «врезать меж глаз» и убежать.

Один из штрафников, майор по фамилии, кажется, Авдеев, сам был в недалеком прошлом командиром отдельной штрафной роты (армейской). Она состояла не из провинившихся офицеров, как роты в нашем ШБ, а из рядовых и сержантов, покинувших поле боя или отступивших без приказа. Были там и просто дезертиры или мародеры, а также бывшие заключенные-лагерники, которым была предоставлена возможность искупить свою вину на фронте. Наверное, не многие знают, что такую возможность они буквально завоевывали примерным поведением и даже своеобразным соревнованием за это право. Не всем желающим такое право предоставлялось.

Авдеев рассказал, как его самого угораздило в штрафбат. Рота, как обычно, наступала в тяжелых условиях. В течение трех дней ожесточенных боев за крупный населенный пункт рота почти из пятисот бойцов потеряла больше половины убитыми и ранеными. А старшина и писарь роты, получая продовольствие после того, как оставшуюся часть роты вывели из боя, «забыли» сообщить о потерях и получили продовольствие на весь списочный состав роты. Образовался хороший запас и американской свиной тушенки, и кое-чего другого, а главное – солидное количество спиртного! Ну, не сдавать же обратно все это добро! И решил ротный, коль уж так случилось, устроить поминки погибшим. Да заодно и обмыть награды, которых были удостоены и сам командир роты, получивший третий орден Красного Знамени, и оставшиеся в живых штатные офицеры и кое-кто из отличившихся особо штрафников. Пригласил командир этой роты и армейское начальство, с которым имел хорошие контакты, в том числе из разведотдела штаба армии, даже некоторых офицеров армейского трибунала и прокуратуры, с кем имел дело по осужденным.

А вскоре «за злостный обман, повлекший за собой умышленный перерасход продовольствия» (это вам не «колоски» на хлебном поле!), оказался на скамье подсудимых и получил 5 лет лишения свободы с заменой двумя месяцами штрафбата. Не помогли ни только что полученная награда, ни присутствие на «поминках» представителей армейских карательных органов.

Много поучительного было в этих беседах и рассказах.

А между тем немцы постепенно активизировали свою информационную войну против нас. Они постоянно забрасывали к нам и с самолетов, и специальными агитснарядами большое количество разных листовок. В них содержались призывы сдаваться (листовки-пропуска в плен, так называемые ШВЗ – «штык в землю»). Масса листовок была о том, будто сыновья Сталина и Молотова уже сдались в плен и проклинают своих отцов. Ну и всякое другое, чему мы, конечно, не верили.

Надо сказать, что наш особист Глухов, да и некоторые политработники поначалу очень ревностно следили за тем, чтобы штрафники не подбирали и не прятали листовок (тем более – пропусков ШВЗ). Видимо, был у них такой приказ. Но вскоре убедились, что эти листовки штрафники брезговали пускать даже на махорочные самокрутки, а использовали только по известной «нужде», и тогда поостыли в своем рвении.

Поскольку меня за рогачевский рейд ничем не отметили, мне не раз приходила мысль, что меня «обошли» наградой, может быть, потому, что мой отец в 1942 году, как я уже говорил, был репрессирован за нелестное высказывание в адрес руководства страны о неудачах на фронте в первое время. А может, думалось, и потому, что один из моих старших братьев, Виктор, пропал без вести в конце 1942 года под Сталинградом. Не попал ли он в плен и не смалодушничал ли? Хотя, зная его твердый характер, я в корне отвергал такую возможность. Но какие только мысли не приходили тогда на ум. Время было такое. Да и мировоззрение, определенным образом воспитанное в духе абсолютного неприятия плена, как альтернативы смерти. А если говорить дальше о немецких листовках, то были и такие, которые утверждали, будто есть приказ Сталина не награждать тех, кто еще не получил ранения. Чушь это, думал я. Ведь живым примером обратного был наш Ваня Янин, имевший уже несколько орденов и медалей, хотя и ни разу не был ранен.

Однако после того как я подорвался на мине и получил ранение, вместо ожидаемого наказания за несанкционированное разминирование завала, в начале июля приказом командующего 70-й армией генерала Попова B.C. я был награжден орденом Красной Звезды. Как сказал мне при вручении ордена наш «Батя» – комбат Осипов, «за решительность, инициативу и смелость по укреплению обороны и за умелые боевые действия в боях за город Рогачев». Так сказать – «по совокупности». У нас чаще всего награды были не за отдельные бои и боевые достижения, а именно «по совокупности».

К слову сказать, в нашем комбате удивительно совмещались немногословие, твердость и строгость, с одной стороны, и доброта, отцовская забота – с другой. Недаром все его иначе не называли между собой, как «Батя», «Отец».

Так счастливо для меня закончилась эта минная история. Хотя с минами вообще мое «взаимодействие» случалось не раз, но всегда удивительно удачно. По ходу описания боевых действий я еще об этом расскажу.

Этот оборонительный период на левом фланге 1-го Белорусского фронта был насыщен и другими боевыми эпизодами. Были и события, которые прошли как-то мимо моей памяти, не задержавшись в ней. Но почти все, что происходило здесь и в ходе наступления, отпечаталось в ней прочно.

Впечатление «нечаянного отдыха» было, конечно, далеким от истинного смысла этих слов. Постоянные артналеты, интенсивные обстрелы приводили и тогда к серьезным потерям. Так, однажды во время артиллерийско-минометного налета тяжелая мина угодила в легкое перекрытие подбрустверного блиндажа, где размещался мой друг Петя Загуменников, командир взвода противотанковых ружей. Результат: трое убитых, двое раненых, а друг мой тоже чуть не погиб, отделавшись контузией, после которой он долго почти не слышал. Видимо, распознав по губам мой вопрос «Почему не в медсанбате?» – ответил: «Так пройдет!» И прошло же! И такое случалось довольно часто, так что потери были и в обороне.

Как я уже говорил, немцы всяческими методами, в том числе и авиаразведкой, пытались раскрыть систему нашей обороны и определить изменения в ней, происшедшие за последнее время. Над нами повадилась нахально летать «рама». Так на фронте прозвали фашистский двухфюзеляжный разведывательный самолет-корректировщик «фокке-вульф». Один штрафник-пулеметчик приспособил колесо перевернутой крестьянской телеги под вращающуюся турель ручного пулемета Дегтярева и в очередной пролет на низкой высоте этой «рамы» так удачно запустил в нее длинную очередь трассирующих и бронебойных пуль, что самолет «клюнул», резко стал снижаться и, едва перелетев через речку, упал и взорвался. Летчик даже не смог воспользоваться парашютом.