Оберег волхвов - читать онлайн книгу. Автор: Александра Девиль cтр.№ 32

— Наверное, эти подруги служили Завиде, — предположила Евпраксия.

— И еще… тетушка всегда учила меня, что все мужчины — нечестивые злодеи… кроме, конечно, монахов и святых богомольцев. Она говорила, чтобы я никогда не верила мужчинам, не поддавалась на их уговоры… — Анна замолчала и прикусила губу, словно боясь сказать лишнее.

Евпраксия, слегка улыбнувшись, продолжила мысль собеседницы:

— А ты сегодня отступила от тетушкиных наставлений и не только поверила мужчине, но и выручила его из беды, хотя этот мужчина — далеко не монах.

— Но разве я была не права? — Анна порывисто вскинула голову, и глаза ее сверкнули. — Ведь этот человек… Дмитрий-Ратибор… совсем не злодей… даже наоборот, герой. Простые люди его прославляли. А меня бы стали проклинать, если бы он был наказан. Разве я не должна была его спасти?

— Ты сделала правильно, милая, — подтвердила Евпраксия и ободряюще похлопала боярышню по руке. — Тебя никто не учил, но ты сама во всем разобралась.

— Трудно разобраться, когда многого не понимаешь, — вздохнула Анна. — Я жила словно с завязанными глазами. Даже саму себя толком не знаю. Вот, например… Слышала, как люди называли меня уродливой и слабоумной. Но такая ли я на самом деле? Купец Дмитрий сказал, что я…

— Что ты красивая и разумная девушка? Да, это так. Он сказал тебе чистую правду.

— Но почему же другие думают иначе? Почему и Дмитрию я показалась противной, когда ехала из Билгорода в Киев?

— Да, это странный случай… — Евпраксия задумалась и, сорвав ветку клена, стала рассеянно водить ею по земле, словно рисуя какие-то знаки. — Пока тебя никто в Киеве не видел, слухи о твоем уродстве и безумии можно было распустить через подкупленных сплетников и холопов. Но твой приезд в город многое менял. Надо было как-то поддержать тот обман, которым окружили твое имя. И я думаю, что вместо тебя толпе была показана другая девушка — действительно уродливая да к тому же умеющая изобразить слабоумие и злобность.

— Не может быть! — воскликнула Анна, и ее глаза от удивления расширились. — Ведь я точно помню, что ехала по той самой дороге и задремала. И Дмитрий говорит, что я была как во сне. Может быть, меня заколдовали, превратив на время в поганое чудище?

— Ты христианка и не должна верить в колдовство, — с ласковой строгостью сказала Евпраксия. — То, что темные люди называют колдовством и злыми чарами, обычно имеет вполне земное и будничное объяснение. Тебя, милая, не заколдовали, а напоили сонным зельем и на время пути подменили другой девицей.

— Но как бы меня привезли в Киев? По другой дороге, что ли?

— Не думаю. Нарядная и красивая боярышня не могла прибыть в город незаметно, да еще среди бела дня. Скажи… на том возке, что ты ехала, было много тюков с нарядами и тканями?

— Да, конечно. Я среди них сидела.

— Думаю, что когда ты заснула, тебя скрыли под этими тюками, а твое место заняла другая. Перед самым въездом в монастырь тебя опять посадили сверху и разбудили, а подменявшая тебя девица просто скрылась, вот и все. Мне говорили, что правил лошадьми какой-то родственник Завиды. Это так?

— Не знаю, но Хвороща называла его Вокшей. Я видела его только раз и плохо запомнила.

— Наверное, он сделал свое дело и сразу же уехал. Может быть, та безобразная холопка уехала вместе с ним.

— Но зачем Завиде и Бериславе понадобилось так меня опозорить? Что я им сделала плохого? — Анна всплеснула руками, и на ее юном лице отразилось такое искреннее недоумение, что Евпраксия даже улыбнулась и незаметно вздохнула.

— Ты еще дитя, Аннушка, и не знаешь, что такое зависть, ревность, злоба. Это очень сильные чувства. Люди, которые ими охвачены, способны горы перевернуть, лишь бы уничтожить своих соперников. Завида и Берислава всегда хотели, чтобы ты была подальше от боярского дома и скоротала свой век в монастыре — одинокая, никому не видная, никем не любимая. Когда же появился князь Глеб, они поняли, что надо действовать хитростью. Князь должен был убедиться, что слухи о твоем уродстве и слабоумии правдивы. Вот они и устроили всю затею с ряженой холопкой. А ты, воспитанная тетушкой в крайней строгости, невольно этому помогла. Если бы ты не пряталась в монастырях и не куталась в покрывала, а открыто бы явилась в отцовский дом, — ничего бы у твоих злопыхательниц не получилось.

Анна некоторое время молчала, обдумывая слова Евпраксии, а потом уверенным тоном произнесла:

— Теперь я понимаю: все именно так и было, как ты говоришь, госпожа. Без тебя я бы путалась, словно в потемках. А ты мне все по полочкам разложила. Тебе бы в княжеском суде выступать, государыня. Ты бы лучше всех судейских чиновников разобралась.

— Однажды я уже выступала в суде… в очень высоком суде. Я обвиняла собственного мужа, императора Генриха.

Тень мрачных воспоминаний легла на лицо Евпраксии. Или это была тень от тучки, за которую спряталось заходящее солнце? Анна молчала и неотрывно смотрела на собеседницу, готовая внимать каждому ее слову. Все, что говорила Евпраксия, было новым и безумно интересным для юной послушницы. Но продолжение разговора было прервано приходом игуменьи, матушки Феклы. Строго взглянув на собеседниц, она напомнила о вреде праздных разговоров и пожурила Анну за несдержанное поведение и драку с Бериславой. Девушка опустила глаза, не зная, как оправдаться. Матушка Фекла вызывала у нее больше уважения, чем Гликерия, новая игуменья Билгородского монастыря. Но вместе с тем Фекла с ее подчеркнутой строгостью напоминала матушку Евдокию, а потому перед ней Анне было особенно стыдно за свой проступок и невольный грех лжесвидетельства.

В завершение нравоучительной речи игуменья сказала:

— Будь смиренной и благочестивой, раба Божья Анна. Только тогда ты займешь достойное место в нашем монастыре.

Тут в разговор вмешалась Евпраксия:

— Думаю, матушка, что вклад, который боярышня Раменская внесла в монастырь, тоже позволяет ей рассчитывать на достойное место. А что до благочестия — дай Бог и другим быть такими, как это безгрешное дитя.

Матушка Фекла поджала губы, всем своим видом выражая недовольство, но не решаясь одернуть знатную особу. Евпраксия Всеволодовна была для нее, как кость в горле. Бывшая императрица и сама это понимала, а потому, желая смягчить суровую настоятельницу, примирительным тоном добавила:

— А вот что до праздных разговоров — тут я вполне согласна, они вредны. Нельзя брать пример с тех монахов, которые вначале сбегут, нагуляются в миру, а потом с покаянием возвращаются в обитель. Пойдем, Анна, поможешь мне переплести книгу Козьмы Индикоплова, которую я недавно переписала.

Лицо матушки Феклы просветлело, и она едва сдержала улыбку. И не столько прилежание обитательниц монастыря ее порадовало, сколько намек Евпраксии на бегающих монахов. Игуменья прекрасно поняла, что бывшая императрица имеет в виду брата Гликерии — соперницы Феклы на духовном поприще. Известно было, что этот брат, обученный шитью, не раз сбегал из монастыря, чтобы подзаработать своим ремеслом в богатых домах, а потом погулять на эти деньги. Настоятель прощал его только ради хорошего мастерства швейника, да еще из-за матушки Гликерии, имевшей связи при княжеском дворе. Увидев довольное выражение на лице игуменьи, Евпраксия добавила: