Колесо в заброшенном парке - читать онлайн книгу. Автор: Антон Федоров, Борис Тараканов cтр.№ 48

— О, как раз ей в тот момент повезло больше всех — она наконец-то бухнулась в обморок.

— Стас! Тебя слушать — и смех, и грех! — Вовка еле удерживался, чтобы не расхохотаться. — Неизвестно, чего больше.

— Прости, дорогой. Считай, что это защитная реакция организма. Иначе весь этот паноптикум просто не выдержать… — Стас вновь начал заметно грустнеть. — Ну а ты чем порадуешь?

Вовка открыл папку и достал оттуда подаренный Любой компакт-диск.

— Вот… Полная копия файлов Харченко. Не побоюсь сказать, что единственная.

Стас, как завороженный, смотрел на радужную пластинку.

— Вовка… Ты не шутишь? Ведь… это сейчас, возможно, вообще единственный ключ…

— Стас, я не шучу. И сейчас я намерен поехать в библиотеку музфонда — нужно кое-что уточнить, а эти книги на руки почему-то не выдают. Только в читальном зале. А потом домой, и засесть за этот материал.

— Уфф… Ну, ты даешь. Молодец. Просто умница!

— Да это не я, это Люба… Созвонимся завтра после обеда, потом увидимся. Идет?

— Идет. Герой… — Стас с улыбкой потрепал Вовку по затылку.

Старинные ходики в коридоре хрипло прокуковали полночь. Стас поставил на огонь турку с изрядной порцией кофе.

— Сахар положил? — спросил Вовка.

— Нет… А зачем?

— Не знаю, но армяне всегда варят кофе вместе с сахаром — говорят, бодрящий эффект при этом удваивается. И вообще, кофе должен быть, как любовь, — горячим, крепким и сладким. Можешь у Ашота спросить.

— Так и быть, спрошу, — ответил Стас, добавляя в турку щедрую порцию сахара.

Через пару минут он разложил душистую пенку по небольшим чашкам, расписанным в китайском стиле, и, перемешав, разлил кофе.

— Ну? Что скажете? Плохо это?.. — Стас умело скопировал интонацию профессора Преображенского.

— Молодца! — похвалил Вовка. — Замечательный кофе.

— Твоя школа.

— Ага! Наконец научил я тебя кофе варить.

— Скажи еще «научил на свою голову».

— Сейчас я на твою голову его опрокину. Хотя нет, не стану — жалко. Отличный кофе получился, — проговорил Вовка задумчиво.

Стас открыл портфель и извлек оттуда початую бутылку армянского «Арарата».

— Давай по чуть-чуть. К кофе. По-моему, сейчас самое время оценить выдержку. Десять лет, как-никак.

— Ого… — Вовка открыл кухонный шкаф, поставил на стол два пузатых бокала.

После обязательного ритуала чоканья, взбалтывания, нюханья и отхлебывания Стас решил, что пора переходить к делу. Он с легким стуком поставил бокал на стол, поднял глаза на Вовку и не терпящим возражения тоном потребовал:

— Рассказывай!

— Да… чего рассказывать…

— «Чего рассказывать…», — передразнил Стас. — «Шел из бани, морда красная…»

— Стас, я расскажу все, ты не думай. Просто мне надо собраться с мыслями. — Вовка потер лоб, затем подбородок. — Ну, тебе, в общем, и без меня практически все известно. Похоже, сейчас мы знаем о Виральдини больше, чем о самих себе.

— Слушай, а диск? Неужели пустышка? — огорчился Стас.

— Отнюдь!.. Только, понимаешь, информации от Харченко много, и вся она… эмоционально окрашена. А мне хочется быть объективным.

Стас выжидающе молчал. Вовка посопел, подбирая слова. Затем аккуратно поставил бокал, взял чашку с кофе, с упоением сделал пару глотков, поставил чашку на стол, театрально вздохнул и выдержал поистине МХАТовскую паузу. Стас с огромным трудом преодолел желание врезать ему по шее.

— Ну, что же, Стасик… — Вовка открыл бутылку и налил себе еще коньяку. — Только имей в виду, что это во многом будут отдельные эпизоды, обрывки, ассоциации. В общем, буду петь с листа и наизусть…

— Ничего, я потерплю.

Вовка сделал небольшой глоток, облизал губы, затем неторопливо достал из потертого пакета изрядно исписанную общую тетрадь. Любовно полистал ее и открыл на одной из страниц.

— Прости, без шпаргалок не могу… Итак, 4 ноября 1705 года в Венеции, в семье скрипача Капеллы Собора Святого Марка Маурицио Виральдини рождается мальчик, нарекаемый Антонио Доменико.

— Что, двойное имя?

— Да. Тогда это было модно… Рождается семимесячным, с предельно маленьким весом.

Вовка поднял глаза, ожидая первой реакции. Стас отреагировал:

— Да будет тебе известно, — поучительным тоном сказал он, — по медицинской статистике, люди, которые родились недоношенными, живут меньше, зато интенсивнее.

— Слава Богу, я переношенный, — сказал Вовка и вернулся к своим записям. — Итак, была полная уверенность, что малыш не выживет. Действительно, через несколько часов повивальная бабка констатировала смерть…

— М-да… авторитетный специалист, — заметил Стас, покачивая в бокале темный янтарь армянского коньяка.

— Других, очевидно, не было под рукой, — съязвил Вовка. — И вообще, не перебивай, когда я в образе.

— Молчу-молчу. Продолжайте, маэстро.

— Не ерничайте, молодой человек… — спародировал Вовка профессора Баранова. — Лучше представь себе: рано утром небольшая процессия прибыла на маленькое загородное кладбище, чтобы предать тельце земле. И вдруг, во время короткой панихиды, из наскоро сколоченного гробика послышался детский плач!

— Ни фига себе! — Стас чуть не пролил содержимое бокала себе на брюки.

— Вот-вот… Ребенок оказался живым! Нетрудно представить себе сцену, разыгравшуюся на кладбище.

— Подозреваю, что повивальную бабку чуть не прибили тут же, не отходя от свежевырытой могилки.

— История музыки об этом умалчивает, — важно ответил Вовка. — Впрочем, она эту проблему и не изучала никогда.

— Кто? Могилка или бабка?

— История!

Вовка встал, подошел к холодильнику и достал оттуда половинку лимона.

— Знаешь, я не признаю коньяк без лимона. Все эти плебейские штучки, вроде «пить коньяк без закуски», а потом шумно вдыхать — как-то не для меня.

Стас улыбнулся. На миг его охватила гордость за этого симпатягу, которому он в свое время заменил пропавшего отца. Почти и не надеясь, что отец когда-нибудь найдется.

— Я вижу, тебя научили отличать патрициев от плебеев.

— А то!.. — задумчиво ответил Вовка, нарезая лимон.

Он сел и вновь принялся листать тетрадь.

— И что же дальше? — спросил Стас, не скрывая своего нетерпения.

— Дальше, в общем-то, ничего сверхъестественного — в пять лет Антонио начинает учиться у своего отца играть на скрипке, а в десять свободно подменяет его в капелле собора Святого Марка.