Последний шанс - читать онлайн книгу. Автор: Лиана Мориарти cтр.№ 62

– Если хочешь знать мое мнение, твоя мамаша вела себя просто отвратительно.

Кэллум смотрит на жену серьезно, почти умоляюще, словно чего-то ждет от нее. Чего, интересно? Что бы это ни было, она не в силах дать ему это.

Грейс говорит:

– Это едва ли худшее из того, что может сделать мать.

– А она не боялась, что ты от отчаяния совершишь что-нибудь непоправимое?

Грейс вешает свежевыглаженную рубашку на плечики и застегивает пуговицы.

– На самом деле иногда я думала о том, чтобы причинить себе вред, чтобы только мама обратила на меня внимание, но…

Право, ей никак не закончить фразу. Грейс очень утомляет этот разговор. Почему бы Кэллуму не прибавить громкость телевизора и не перестать мучить ее?

– Но что? – не отстает муж.

Грейс тогда было тринадцать, и мать не разговаривала с ней, потому что она поставила флакончик с ярко-розовым лаком для ногтей на обеденный стол. Грейс решила доказать, что бойкот можно нарушить, что это неправильно и что она действительно существует, даже когда мать делает вид, что ее нет. Она купила батончик с кунжутом. Грейс не стала покупать его рядом со школой, поскольку все дамы в местной кондитерской знали, что у нее жуткая аллергия на семечки и орехи, и, попроси она батончик с кунжутом, они от ужаса схватились бы за сердце. Если Грейс съест батончик с кунжутом, то УМРЕТ – этот факт, казалось, одинаково смаковали и дети, и взрослые. План Грейс состоял в том, чтобы сесть за обеденный стол и сказать: «Мама, если ты не заговоришь со мной, я съем весь этот батончик с кунжутом». А затем она собиралась развернуть его и откусить кусочек – очень медленно, чтобы дать Лауре время отреагировать, закричать: «Нет, доченька! Остановись!»

Во время бойкота порядок был такой: мать готовила ужин для них обеих, но Грейс должна была сама брать еду. Во время бойкота ей не обязательно было ужинать за столом. Она могла принимать пищу в своей комнате или перед телевизором, да хоть сидя по-турецки на полу прачечной. Мало того, не имело даже значения, если Грейс брала тарелку еды и опрокидывала ее содержимое на кухонный пол. Однажды она проделала подобное, но Лаура даже глазом не моргнула, и это поразило Грейс – какой мукой такая вопиющая неаккуратность должна была быть для ее чистюли-матери. Но она наверняка не допустит, чтобы дочь убила себя!

Грейс села за стол напротив Лауры и осторожно положила батончик с кунжутом рядом с тарелкой пасты и стаканом апельсинового сока. Мать и глазом не моргнула. Она продолжала есть пасту с цыпленком, неторопливо жуя и двигая накрашенными губами.

«Я собираюсь это съесть», – произнесла Грейс голосом, которому она хотела придать решимость и зрелость, однако ее заявление прозвучало по-детски неуверенно.

Равнодушный взгляд матери скользнул мимо нее, словно она была безликим предметом мебели. Грейс взяла батончик. Сердце ее глухо колотилось. Мать промокнула салфеткой уголок рта. Грейс разорвала обертку. Мать протянула руку к перечнице и насыпала себе в пасту еще перца. Грейс держала батончик у рта, но при одной только мысли о кунжуте ее чуть не вырвало.

Мать зевнула. Не наигранно, а и впрямь с некоторой скукой.

И Грейс подумала: «Мама запросто позволит мне умереть прямо у нее на глазах».

Она выбросила батончик в мусорное ведро, а потом долго терла руки, чтобы не осталось следов кунжута. Она отнесла тарелку к себе в комнату и, устроившись на кровати, съела свой ужин.

Через три дня, когда Грейс спустилась к завтраку, мать сказала: «По-моему, собирается дождь», и наказание было отменено.

Сейчас, двадцать лет спустя, взрослая Грейс гладит белье и с горькой иронией думает: «Блеф ей удался. Конечно, она остановила бы меня». Но где-то в глубине души все-таки поднимает голову червячок сомнения: «А вдруг она позволила бы мне умереть, лишь бы только доказать свою правоту?»

Кэллум так и не прибавил громкость телевизора.

– Ну и ну! А почему ты никогда мне об этом не рассказывала?

– Не так уж это интересно. А я, кстати, тоже не знаю, как родители воспитывали тебя.

– Отец вечно рычал на меня, а мать бегала за мной по дому, размахивая всем, что попадется под руку. Ни на один день не оставляли бедного сына в покое.

Он смотрит на Грейс, как ей кажется, с антипатией, вызванной очередной странностью ее семейной жизни, так не похожей на его собственное детство, шумное, безалаберное и веселое.

– Почему ты не смотришь телевизор? – спрашивает она.

Но муж встает и растроганно произносит:

– Грейс, милая! – Он неуверенно протягивает руку, чтобы прикоснуться к ее лицу.

– Ну вот, теперь ты загораживаешь мне экран, – говорит Грейс, нажимая на кнопку подачи пара, и утюг шипит.

– Ты уже сказала мужу?

– Нет.

– Я тоже не сказал пока жене.

– Мой муж просто ухмыльнется.

– А жена посмеется надо мной.

– Ничего, мы им всем покажем, да?

– Надеюсь.

– Эй, а ты, часом, не струсил?

– В любом случае отступать уже поздно, мы зашли слишком далеко.

Рон сидит в своем кабинете, рассеянно изучая какие-то просроченные счета, и тут вдруг с удовольствием вспоминает, что сегодня первый день месяца и он может перевернуть страницу на календаре, рекламирующем женское нижнее белье. На майской странице была изображена дамочка во взлетающей юбке, открывающей аппетитный зад в стрингах. И хотя этот волнующий снимок сделан очень профессионально, интересно будет посмотреть, что предлагает июнь. Но Рон ни за что не станет листать дальше. У него есть сила воли, и он этим втайне гордится. И к тому же, как известно, чем дольше ожидание, тем слаще удовольствие. Рон пытался объяснить это Марджи, но эта глупая курица, похоже, интересуется лишь тем, как бы набить брюхо.

Календарь ему подарил на Рождество поставщик. Дочь Рона Вероника, увидев календарь на стене его кабинета, просто рассвирепела. Они тогда сильно из-за этого повздорили. Разумеется, Вероника вела себя совершенно неразумно. Рона не перестает удивлять убогая женская логика. Ради всего святого, он ведь не повесил календарь в столовой! К тому же это не какой-нибудь вам дешевый ширпотреб. Это коллекционный экземпляр, выпущенный ограниченным тиражом. Сделанный со вкусом, очень стильно. Фотографии черно-белые!

«О-о, много ты понимаешь в искусстве, папа! – Вероника презрительно скривилась. – Это же мягкое порно. Это оскорбительно для мамы! И унизительно для женщин!»

«Не расстраивай папу, дорогая, – сказала тогда Марджи. – Календарь красивый. И вообще, меня это совершенно не волнует».

«И очень напрасно!» – прокричала Вероника срывающимся голосом и выскочила из комнаты, оставив Рона в недоумении.