Волшебники - читать онлайн книгу. Автор: Лев Гроссман cтр.№ 52

Декана слушали уже не стоя, а сидя. Добродушное, чисто выбритое лицо Фогга плавало напротив Квентина, как неземное видение. Обе бутылки дошли до Квентина одновременно; он хлебнул из каждой и передал дальше.

— Иногда я спрашиваю себя, следовало ли человеку открывать магию, — продолжал Фогг. — Она слишком хороша для него. Если жизнь чему-то и учит, так это тому, что одними желаниями ничего не добьешься, что мысли и слова ровно ничего не меняют. Реальность — вещь неуступчивая, ей все равно, что мы думаем, чувствуем и говорим по ее поводу. Взрослые сознают это и живут, как велит она, но дети думают по-другому. «Волшебным мышлением» назвал это Фрейд. Начав мыслить иначе, мы перестаем быть детьми. Раздельное существование слова и материи есть основной факт, на котором зиждется жизнь большинства взрослых. Только магия способна разрушить границу между тем и другим; одно перетекает в другое, и язык начинает влиять на тот самый мир, который описывает.

Иногда мне кажется, что мы нащупали дефект в системе. А вам? Короткое замыкание, погрешность, обратную петлю. Не лучше ли отречься от знаний, которые дает магия? Скажите мне: может ли человек, способный произнести заклинание, стать по-настоящему взрослым?

Все молчали. Какого черта? Поздновато вести такой диспут с людьми, которые магическое образование уже завершили.

— У меня на этот счет есть теория, которую я хотел бы сейчас огласить. Что именно, по вашему мнению, делает вас магами? — Фоггу опять-таки никто не ответил, но он, не смущаясь, кидал свои риторические вопросы один за другим: — Ум? Доблесть? Какая-то особенность, выделяющая вас среди прочих? Очень возможно, но вот что скажу вам я: магами становятся только несчастные люди. Сила мага в его способности ощущать боль. Он чувствует разницу между реально существующим миром и тем, какой он создал бы сам. Что, по-вашему, за штука гнездится у вас в груди? Маг потому и маг, что страдает больше других.

Большинство людей носят свою боль в себе и расправляются с ней разными способами — пока она сама не расправится с ними. Но вы, друзья мои, нашли способ использовать эту боль. Сжигать ее как топливо, получая тепло и свет. Вы научились ломать мир, пытавшийся сломать вас.

Огоньки свечей мерцали на сводчатом потолке — Квентин смотрел на них, как на звезды чужой планеты. Кто-то откашлялся.

— Если вам этого мало, — продолжал Фогг, — сегодня вы все получите страховой полис. Каждый выйдет отсюда с татуировкой в виде пятиконечной звезды на спине. Она очень мило смотрится и к тому же служит тюрьмой мелкому, но весьма злобному бесу — какодемону. Шкура у этих бесенят как железная; лично я думаю, что они и впрямь сделаны из железа. Я назову каждому пароль, освобождающий демона. Если произнести это слово, он выскочит и будет драться за вас, пока не умрет — или пока не умрет ваш обидчик.

Фогг хлопнул себя по коленям с таким видом, будто пообещал выдать каждому годовой запас канцелярских принадлежностей с эмблемой Брекбиллса. Джорджия нерешительно подняла руку.

— Это обязательно? Думаю, не меня одну беспокоит, что у нас на коже поселятся злобные демоны.

— Если вас это беспокоит, Джорджия, надо было идти в косметологи. Не волнуйтесь: когда вы освободите его, он, если можно так выразиться, будет чертовски вам благодарен. Но его хватает только на один бой, так что момент выбирайте правильно. Это, кстати, еще одна причина, по которой мы здесь. Внутри защитного кордона какодемона нельзя вызвать. Для того же мы и бурбон пили: будет дьявольски больно. Ну, кто первый? Может быть, по алфавиту?

В десять часов утра в самой большой и красивой аудитории состоялась официальная церемония. Выпускники имели крайне несчастный вид и демонстрировали все симптомы похмелья. Это была одна из редких оказий, когда в кампус допускались родители, поэтому всякие проявления магии и упоминания о ней запрещались. Боль от татуировки мучила чуть ли не сильнее похмелья. Квентину казалось, что на спине у него кишат кусачие насекомые, которым встретился какой-то особый деликатес. Мать с отцом сидели в десяти рядах позади него, что он тоже чувствовал очень остро.

О минувшей ночи у него остались путаные воспоминания. Декан вызывал демонов сам, начертив мелом концентрические круги на полу. Работал он быстро, уверенно, сразу двумя руками. Парни поснимали блейзеры и рубашки, девочки тоже обнажились до пояса. Скромницы прикрывали грудь скомканными одежками, смелые ничего такого не делали.

В полутьме Квентин не разбирал, что за тонкий мерцающий инструмент Фогг держит в руке. Рисунки, которые декан делал на коже, казались живыми, объемными. Боль была дикая, точно Фогг сдирал со спины кожу и посыпал рану солью, но страх перед вселением демона даже ее заглушал. Закончив с татуировками, Фогг сложил в центре меловых колец горку горящих углей. В жарком влажном воздухе пахло кровью, дымом, потом и оргией. Назвав первую по алфавиту девушку, Элсоп Гретхен, декан надел железную рукавицу, порылся в углях и что-то поймал там.

Лицо Фогга, подсвеченное красным заревом снизу, показалось Квентину — возможно, под влиянием алкоголя — пьяным, жестоким, начисто лишенным обычного благодушия. Вытащив из углей злющего раскаленного демона величиной с небольшую собаку, он вдавил его в стройную спину Гретхен и подправил торчащую дрыгающуюся конечность. Гретхен вся напряглась, точно на нее вылили ведро ледяной воды, но тут же расслабилась и с любопытством посмотрела себе за плечо, открыв на миг маленькие, с бледными сосками груди. Квентин, когда подошла его очередь, тоже ничего не почувствовал.

Сейчас это все представлялось сном, хотя утром Квентин первым делом осмотрел в зеркале свою спину. Огромная пентаграмма, вычерченная толстым черным контуром на воспаленной коже, была немного смещена влево — чтобы сердце оказалось приблизительно в ее центре, как предполагал он. Сегменты звезды были напичканы черными письменами, мелкими звездочками, полумесяцами и прочими символами. Усталый, измученный Квентин, чувствуя себя не столько татуированным, сколько нотариально заверенным или проштемпелеванным, улыбнулся своему отражению: общий эффект получился весьма крутым.

По окончании торжественного акта все потянулись к выходу. Колпаков, которые они могли бы подкинуть в воздух, у них не имелось. Кое-где слышались разговоры, кто-то издал восторженный вопль, но в целом атмосфера была довольно гнетущая. Они окончили колледж — если не прошлой ночью, то уж теперь точно. Можно отправляться на все четыре стороны и делать что хочешь. Прощай, Брекбиллс.

Квентин и Элис, взявшись за руки, вышли в какую-то боковую дверь и скоро очутились под развесистым дубом. Ветра не было, солнце пекло, в голове стучало. Надо бы подойти к родителям, думал Квентин — хотя раз-то в жизни они могут и сами его поискать. Вечером, скорее всего, будет гулянка, но с него уже хватит. Неохота укладываться, неохота отправляться ни в Честертон, ни в Бруклин, ни в какое-либо другое место. И здесь задерживаться тоже, в общем-то, неохота. Он покосился на Элис — она выглядела вконец изможденной. Любви, которую он привык чувствовать к ней, на месте почему-то не обнаружилось. Одиночество, вот чего ему хотелось в этот момент — однако не тут-то было.