Случайный президент - читать онлайн книгу. Автор: Павел Шеремет, Светлана Калинкина cтр.№ 38

Меня привели в камеру ночью. Жодино принимает ночью, не знаю почему — все спали. Камера была на десять человек, я и был десятым. Люди вообще не понимали, за что меня посадили. Первое время было тяжело, привыкал. К тому же, нравы такие — мало просидел, ничего не сделаешь, никому ничего не скажешь. Постепенно меня стали «катать» по камерам — бросать из одной в другую. Это у них, наверное, профилактика такая. Но это закаляет характер, когда «поездишь» по камерам — людей узнаешь.

На «Володарке», когда я приехал, похоже, уже было известно, когда суд. Последние дни в тюрьме мне даже сложно описать. Все время старались что-то найти, пытались «крутануть». Это были просьбы рассказать что-нибудь о ком-нибудь. Даже чувствовать не надо было, что в камере «подсадка». Там было все откровенно.

Малолетки, сотрудничающие с операми, — это на Володарке редкость. (В Жодино, кстати, наоборот.) В Минске, в основном, «промышляют» старшие. Если так подумать, им это необходимо — получается, это их работа. Вот «по работе» они меня и расспрашивали, советы давали. Дескать, выйдешь — дома сиди, ничего не делай.

На Жодино, кстати, условия содержания малолетних и взрослых одинаковы. Как кормили? Одно слово — баланда. Кстати, 31 декабря вечером я впервые узнал, что такое пшенка. Меня это блюдо удивило, я даже не мог запомнить название. Перловки не было вообще. Были сечка, капуста, картошка... Но добивала уха из нечищеной рыбы и очень плохой хлеб. Кстати, Жодино называют «рыбным» СИЗО — месяцами супы с рыбной чешуей и костями. Без бульонных кубиков с воли там вообще есть ничего невозможно.

Как выглядит Жодинский СИЗО внешне, я фактически не знаю. Там четыре действующих корпуса: первый и второй — взрослые, третий — малолетки, четвертый — женщины и «больничка». (Построен уже пятый корпус). Все это разные здания, они соединены только подвалами. Там, кстати, постоянно, если куда-то ведут, то именно подвалом, именно под землей. Выглядит это так: сплошной бетон и лампочки...

Самое популярное наказание в Жодино — «лишенка», лишение передачи. Наказание крайне неприятное, но не смертельное. Мы жили общаком — всю «дачку» делили. Был «бар» — железный ящик, который висел на стене. В нем полки. Все складывалось туда. Еда вся делится. Можно, конечно, подойти и взять что-то, если хочешь. Но чаще всего к «бар» обращались во время обеда или ужина.

О чем разговаривали в камере? Да, много о чем. Обсуждали, как жить дальше. Все, в принципе, надеются, если не с суда, так через некоторое время, выйти и продолжить нормальную жизнь. С теми же, кто не первый раз попал, — сложнее. У них идеология «Мой дом — тюрьма». Я такого только одного встречал. (Худенький такой парень). С ним было интересно.

А вообще все происходившее там забывается. Может, это защитная реакция какая. Помню просто, что были дни, когда было действительно хорошо: никаких проблем, ничего. Как это получалось, не знаю, но попытаюсь объяснить. В камере сидят несколько человек, вроде как друзья. Но в любую минуту тебя могут увести и ты никого больше не увидишь. Постоянно ощущение, что сегодня вместе, разговариваешь, а завтра осудят, дадут срок — и все. Пока никого не увели, пока вместе — хорошо.

В тюрьме люди разные. Есть «черты». Они чаще всего сами себя опускают. К примеру, он заезжает на тюрьму и через три дня говорит: я буду вам тут стирать, еще чего-нибудь делать, а вы мне будете давать курево. Никто ж его не заставлял. Там если курят, то курят все. Я не понимаю и не представляю себе, почему и зачем люди на это идут. Там и так хватает унижения. Меня, к примеру, на «Володарку» этапировали в «столыпине». «Столыпин» — это переделанный купейный вагон, в котором окна либо черные с решетками, либо их вообще нет. В общем, ничего страшного. Но сам переезд из изолятора до вагона, а потом от вагона до изолятора — это просто издевательство. Это дурацкое сидение на корточках в снегу в ожидании, пока поезд подойдет, а вокруг конвой с собаками... Пока поезд подъедет, за это время и ноги могут отмерзнуть, и все остальное. Когда в Жодино загружались, я просидел минут десять, а вот в Минске — гораздо дольше. Пока они разбирались, кто осужденный, кто подследственный, кто по какому режиму, то получилось, что малолетки пошли последними...

Каким я вышел после тюрьмы? Наверное, более наглым, более раскрепощенным. Окружающие говорят, что изменился взгляд — стал более оценивающим. Тюрьма воспитывает в человеке характер и волю. Но она может и сломать. Я общался со многими, кто попал по первому разу, и не за политику. Создается ощущение, что страна создает себе преступников. Гораздо правильнее было бы дать возможность человеку исправиться на свободе.

28 августа.

Сегодня у Завадского день рождения, юбилейный — ему исполнилось 25 лет. Внешне добрый и интеллигентный, но стойкий следователь Рагимов пообещал матери и жене Дмитрия свидание, они приехали в Гродно, но чекисты как всегда в своем амплуа. Они начали обработку Димы, чтобы вырвать у него покаянное письмо к Лукашенко. Отказал в свидании с родными и начальник Гродненской следственной тюрьмы. Мама Завадского Ольга Григорьевна призналась: «Мы ехали в Гродно окрыленные, надеясь увидеть сына в день рождения — ему 28 августа исполнилось 25 лет. Следователь, ведущий дело, сказал ранее, что против нашей встречи не возражает». Однако, родственникам Дмитрия не только не разрешили встретиться с сыном, но даже не приняли от них передачи.

Дима отмечал день рождение с сокамерниками, которые преподнесли ему неожиданный подарок:

— С нами «гуляла» камера напротив, женская, — 66. Мы не раз, переговаривались завязали дружбу.,. Я взял, да и написал, что у меня праздник — а чего еще было писать? Дальше события развивались так.

Вернулись с прогулки, меня все поздравили. К этому дню приберегли корочки от копченого сала — в сыром виде они не жевались, так мы их сварили, вышел настоящий деликатес. В жару надзиратели открывали «кормушку» — нашу или напротив. На этот раз «кормушка» была открыта в камере 66, а мы через щелочку в своем окне видели все происходящее. Вдруг меня подзывает Петрович. Смотрю: кормушка открыта, а к ней девушки подходят, лишь прикрытые простыней, раскрывают ее, проделывают пару-другую сексуальных движений и отходят... И так, сменяя друг друга. Трудно сказать, понравился мне этот «подарок» или нет, но такого я никак не ожидал.

29 августа.

Главное событие дня по пятницам — баня. Банщик — должность в тюрьме такая же блатная, как и приемщик передач. В Гродно в баню водит молодой сержант, черноволосый, курчавый, похож на Лукашенко. Его так и зовут в тюрьме «Президент». Держится строго, в голосе — металл. Знает, что распоряжается редким для зеков удовольствием. От него зависит, сколько продлиться блаженство — 15 минут или все 25.

При банщике работал баландер. Выдавал белье, топил котельную, стриг заключенных.

Была у меня одна проблема — сохранить отпущенную бороду. Поступал я без нее и уже несколько раз получил замечания. И вот теперь вот банщик заставил побриться — электробритвой «Харьков», похоже, послевоенного образца.