– Мне конец, – сказала Ольга. – Мне конец, Денис.
У неё даже голос не дрожал. Она отбросила бутылку, достала пузырёк перекиси и опрокинула над раной. Сказала:
– Надо было не снимать куртку. Надо было не снимать…
Восставший напал на нас совершенно неожиданно, едва мы вышли из магазина. Спрыгнул с балкона третьего этажа, судя по хрусту – сломав ноги, но до Ольги дотянулся. И сразу же впился ей в руку. Густая чёрная шевелюра, острая бородка – он изрядно походил на Троцкого, вот только курносый, совсем не еврейский нос мешал сходству. Если бы он не укусил Ольгу, я бы непременно отметил иронию судьбы, что привела этого человека к окончательной смерти от ледоруба…
– Оля, перестань, – сказал я. – Мы не знаем, как передаётся эта зараза. Помнишь того парня, на заправке? Он же явно был укушен, он врал, что это порез. И ничего, живой, только сволочь…
– Значит, не сразу, – ответила Ольга. – Значит, пройдёт какое-то время и я превращусь в монстра.
– Мы не знаем! – крикнул я ей в лицо. – Мы ничего не знаем! Мне лицо залило кровью того покойника! И на губы попало, да, попало! Если это был вирус в крови – я бы заразился!
– Может, он должен попасть в кровь? Как СПИД? Может, не сразу действует…
– Мы не знаем, Оля, – повторил я. – Мы ничего не знаем…
Тело на асфальте вздрогнуло. Чуть-чуть шевельнулось. Я отступил на шаг, посмотрел, и меня передёрнуло от омерзения – сероватые сгустки мозгов втягивались обратно в проломленный череп. Этого не могло быть, это противоречило всей человеческой физиологии, но мозги, будто черви, вползали обратно. Сломанная и неестественно выгнутая нога восставшего дёрнулась и медленно приняла вполне нормальное положение.
– Ты видишь? – спросил я.
– Он восстанавливается, – прошептала Ольга. – Эта тварь оживает!
Я вынул нож:
– Похоже, есть только один надёжный способ – отрезать голову.
– Давай я, – сказала Ольга.
– Мне тоже надо учиться, – покачал я головой. – Залей рану ещё чем-нибудь. Антисептиком посыпь. И перевяжи. А я с этим разберусь…
Ольга спорить не стала. Внимательно оглядела улицу (я заметил, что теперь она осматривает и балконы, и крыши). Сказала:
– Хорошо. А потом ты понесёшь сына. Если я… лучше, чтобы он был у тебя.
Мы обедали в пирожковой «Пир Пирата» в торговом центре на Третьем кольце. Пирожковая была заточена под семейный отдых, основными посетителями тут были родители с детьми, посмотревшие кино и решившие перекусить перед походом за продуктами. Обстановка была соответствующая – пиратская. И роспись на стенах, и лестницы-канаты под потолком, и нос старинного корабля, вылезающий из стены и вытянувший бушприт на ползала… Раскрашенный под капитана Джека Воробья аниматор развлекал несовершеннолетнюю публику. В общем – не то место, где полицейский дознаватель в форме и пожилой кваzи в старомодном костюме смотрятся завсегдатаями.
Скажу честно – мы скорее выглядели как аниматоры, готовящиеся сменить самого невезучего и самого обаятельного из пиратов.
Но тут были самые лучшие пирожки в Москве. И я, наплевав на условности, привёз сюда Михаила, когда тот предложил пообедать.
Обслуживали нас корректно. Москва, конечно, не Питер. И не толерантный Париж или Лондон, где кваzи – как грязи. Но и у нас с топорами за кваzи никто не гоняется.
Я заказал пирожки с мясом и горячий бульон. Михаил – картофельные и капустные пирожки, после чего поинтересовался:
– Там точно не будет животных белков?
– Жарим на растительном масле, – ответила жующая жвачку молоденькая «пиратка» – официантка с затейливым пирсингом на щеке: сотней, не меньше, крошечных светодиодов. Когда девушка говорила, светодиоды вспыхивали, рисуя абстрактные узоры. – Кваzи их любят.
– Бери-бери. Разве что червячок в капусте попадётся, – сказал я.
– Червячка я как-нибудь переживу, – ответил Михаил.
Официантка возмущённо посмотрела на меня:
– Нет у нас червячков в капусте.
Светодиоды на её щеке окрасились красным и запульсировали.
– Я шучу, – извинился я. – Шикарный пирсинг.
– Спасибо. – Она снова посмотрела на Михаила. Щека окрасилась зелёным и розовым. – Возьмите овощной взвар. Очень вкусно. Даже не вегетарианцы берут.
Михаил взял.
Сейчас мы съели по первому пирожку, Михаил одобрительно кивнул, я размышлял, будет ли уместно выпить пива. Решил, что всё-таки нет, но пообещал себе взять реванш вечером.
– Это хорошее место, да? – спросил Михаил, оглядывая зал. Дети галдели, родители ели. Большинство взрослых пили пиво. Оно тут очень неплохое.
– Для родителей с детьми – идеальное, если ты об этом, – сказал я.
– Спасибо. Да, я об этом. – Михаил помолчал, вращая пальцами стакан на столе. – Мне довольно трудно быть отцом живому ребёнку, Денис. Те вещи, которые вы, живые, понимаете интуитивно, мне приходится постигать логически.
– А у тебя своих не было? – спросил я.
– Был сын, была дочь, – коротко ответил Михаил, и я понял, что их уже нет. – Но очень давно. Мне и дедушкой-то быть поздно.
– Тебе в земле пора лежать, – очень невежливо сказал я.
– Ну да. Однако мир изменился… Так вот, спасибо. Мне порой трудно понять, что ребёнку хорошо, а что – нет… У тебя ведь был сын?
– Да. Погиб в самом начале…
– Соболезную.
Я кивнул. За его словами не могло быть настоящих чувств, и Михаил знал, что я это знаю, но он всё же счёл нужным это сказать…
– Ровесник Найда, – сказал я. – Был бы ровесник. Только он в Ольгу пошёл, в жену… совсем светленький. Ему и года не исполнилось… А зачем ты изображаешь из себя отца мальчику? Ты ведь его не любишь. Нет, я понимаю, ты его спас во время катастрофы. Но потом? Почему не передал в человеческую семью на усыновление?
Михаил ответил не сразу.
– Кто такой хороший полицейский, Денис?
Я пожал плечами.
– Ну я, например.
– А без шуток?
– Ну, есть основные принципы, – сказал я. – Защищать людей. Не брать взяток. Руки с мылом мыть перед едой.
Михаил кивнул:
– Тоже годится. Но основное – справедливость. Хороший полицейский не может предотвратить все преступления и исправить все ошибки. Но он должен добиваться того, чтобы справедливость восторжествовала. Хотя бы в том, что зависит от него.
– Допустим, – сказал я. – Ты хороший полицейский, надеюсь, что и я тоже. А при чём тут мальчик Найд?