Отрок. Перелом - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Гамаюн, Евгений Красницкий cтр.№ 64

Ладно бы только одни наставники донимали, так ведь и сами мальчишеские тела, прежде послушно и быстро восстанавливавшие силы после любой усталости, теперь словно с глузду съехали. Отроки и не задумывались до того, сколько у них разных членов да частей имеется. Ну, может, надранные матерью уши да ушибленные коленки различали, когда припечет, а нынче поняли, что ТА боль – сущие пустяки!

Мало того, оказалось, что все части тела между собой словно поссорились: каждый кусочек тянул свою песню и требовал к себе особого внимания. И если после непременной утренней пробежки все вроде более-менее уравновешивалось, и до самого обеда внутри жило только стремление победить, стать первым, то, как только ноги переступали порог родного дома, плоть закатывала настоящий скандал. Каждая косточка и каждая жилка вопили и умоляли только об одном – лечь и не шевелиться! Но дух, исходящий от печи, из которой сердобольные матери уже доставали сытный обед, выворачивал нутро наизнанку, и этих страданий не могли заглушить даже телесная боль и усталость. Утроба завывала, урча, попискивая и сжимаясь в корчах, пока в нее не падала первая ложка каши, но и тогда не успокаивалась: перемалывала и требовала еще и еще, не в силах остановиться. Казалось, невозможно набить ее полностью хоть когда-нибудь.

Но не зря Лука в первый же день самолично обошел всех вдовых баб, сыновья которых пошли к нему под руку, поучая, как кормить отроков, чтобы по доброте душевной и материнской любви не случилось беды. За прочими-то отцы проследят, а на вдов надежи мало. Вот рыжий десятник и напоминал им старую воинскую мудрость, что глаза завсегда голоднее брюха, да строго-настрого велел соблюдать умеренность. Желающих перечить ему не сыскалось, даже те, кто ему родней не приходился, понимали: коли сыновья ступили на воинскую стезю, то материнская власть над ними не то чтобы вовсе кончилась, но перед властью десятника отступила; за подолом теперь дитятко не спрячешь. Да и главы других родов Говоруна поддержат, еще и от себя добавят при необходимости. Вот и давили матери в себе жалость, которая порой сильнее разума.

Пока утроба буйствовала, остальные части тела помалкивали, но стоило ей хоть немного притихнуть, тут же подавали голос и требовали своего. Голова вдруг вспоминала обо всех полученных оплеухах и затрещинах, ударах и ушибах, о том, что поднялся отрок ни свет ни заря, и не мешало бы ему прилечь. Глаза вполне с ней соглашались и закрывались при первой же возможности. Да так, что и моргнуть порой не получалось – опустившись, веки словно слипались и наотрез отказывались подниматься.

Шкура ныла, что ее весь день обжигало солнце и трепал ветер, царапали кусты и заливал пот, а потому она горела и чесалась, мешая уснуть. Горло, не желая отставать, напоминало, что весь долгий день безропотно гоняло через себя холодный воздух, и обиженно пыталось изобразить простуду, совсем забыв, что такая роскошь воинскому ученику просто не положена. Голосили бока, намятые в учебных схватках, и плечи, натруженные двумя мешками с песком, заменявшими вес доспехов. Даже мальчишеская задница, уж на что, казалась бы, более прочих закаленная и привычная к всяческой несправедливости и превратностям судьбы, так и та, получив за день не один пинок, глухо ворчала, возмущаясь недостаточно мягкой подстилкой.

Но самым подлым оказался мочевой пузырь. Если нутро и задница еще худо-бедно считались со своим хозяином и как-то поддавались уговорам, то этот своенравный злыдень почитал свои потребности наиглавнейшими. Едва отрок закрывал глаза, как тотчас эта подлая часть тела давала о себе знать. И если даже к боли можно как-то притерпеться и уснуть, то выносить пытки этого изверга возможности не представлялось. Вот и выбирался парень под возмущенные вопли всей остальной плоти, ругаясь и охая, из теплой постели и по кажущемуся спросонок ледяным полу бежал к выходу, а там, сунув ноги в не менее ледяные сапоги – к нужнику. И хотя при этом с удивлением обнаруживал, что на дворе уже давно вечер и, стало быть, проспал он полдня, благодарности к мучителю это открытие не добавляло.

Что же касается утра, то оно само по себе стало теперь для несчастных отроков отдельной пыткой, измысленной и устроенной, по их мнению, специально для них бессердечными наставниками, сговорившимися каким-то образом с ратнинскими петухами.

Эти петухи из прочей домашней живности злобным нравом ранее не выделялись, зато теперь выказывали его в полной мере. Все воинские ученики пребывали в твердой уверенности, что именно петух – самое глупое и подлое существо на свете, и поняли наконец, почему их отцы и братья без содрогания рубили головы главам куриных семейств при малейшем подозрении на их несостоятельность в качестве продолжателя куриного рода. Действительно, ну кто еще позволит себе безжалостно орать во все горло над ухом человека, все мысли которого даже во сне устремлены к отдыху?

Подъем с постели сам по себе стал тем еще удовольствием. Перетруженные и потянутые накануне жилы и кости отзывались такой болью при первом же движении, что отрок, только собрав в кулак все мужество и упорство, заставлял себя подняться без стонов и оханья.

После этого следовало выскочить на улицу, не забыв посетить нужник, и ополоснуться ледяной водой из бочки. Впрочем, последнее приводило в ужас только первую неделю, а затем, распознав средство, заставлявшее замолчать все остальные болячки, отроки уже с охотой разбивали намерзшую за ночь корку льда и с уханьем плескали на себя ковшами студеную воду.

Завтрак пролетал на удивление незаметно, но мальчишки и не рвались плотно наедаться и всячески противились попыткам сестер и матерей впихнуть в себя лишний кусочек. Все хорошо помнили, как на третий день занятий после трех кругов вокруг Ратного их почти поголовно вывернуло на подтаявший снег. Еще раз заниматься рукопашным и мечным боем на палках после приступа сильной рвоты желающих с тех пор не находилось, не говоря уж о том, что им же пришлось и подчищать все после себя.

Разминка, следовавшая сразу за утренней пробежкой, приводила первые дни в отчаяние даже Веденю и Одинца, лучше других подготовленных к учению. Бесконечные наклоны, приседания и прогибы доводили их до рычания, правда, беззвучного, про себя. А увесистая дубовая дубина, которую приходилось держать в поднятой на уровень плеча руке до полного изнеможения, да еще так, чтобы не расплескалась поставленная на сгиб локтя миска с налитой до края водой, и вовсе ночами снилась в кошмарах.

В первую же неделю занятий к ним неожиданно присоединились двое новиков из десятка Луки. Отроки сперва и не поняли, зачем. Кое-кто рассудил, что этих парней наказал Лука – решил для науки и в назидание прочим погонять нерадивых вместе с мальцами. Впрочем, это заблуждение быстро рассеялось: новики оказались на хорошем счету у десятника и «учились» вместе с мальчишками не в наказание, а ему в помощь. Если наставники чаще стояли в сторонке и только командовали, то новики занимались наравне с учениками, и не с прохладцей, только для виду, а старались при этом изо всех сил, разве что получалось у них все делать не в пример легче и сноровистей, и в беге они оказывались всегда впереди.

Отроки с завистью поглядывали на ладно подогнанное снаряжение и брони прибывшего пополнения. Мальчишкам их собственные сплетенные из ивняка «брони» уже давно казались дополнительной пыткой, как и прочие «издевательства», злонамеренно измысленные коварными наставниками, чтобы допечь учеников посильнее. Эти нелепые на их взгляд «корзины» немилосердно натирали бока и кололись самым невероятным образом, доставая до тела, несмотря на войлочный поддоспешник и рубаху. Да и поддоспешник, какой-то неправильный, натирал тело в самых неожиданных местах и нисколько не облегчал жизнь. Мучения усиливали и мешки с песком на груди и спине. Легкие поутру, к обеду они тянули к земле не слабее, чем целая телега с зерном. Вот и начались разговоры, дескать, хорошо им! В таком-то доспехе каждый бы смог!