Русская красавица. Анатомия текста - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Потанина cтр.№ 36

А потом юный зритель показался ей недостаточно глубоким. Сонечка захотела драмы, но та не приняла Сонечку… Оказалось, что маленькой, хрупкой актрисе со смешливым лицом и короткой непослушно курчавой рыжеватой шевелюрой никогда не дадут сыграть Клеопатру. Тогда Сонечка обиделась и вообще ушла из театра. Работала в офисах, в редакциях, даже в кафешках, но мечтала всегда об одном — сцена. Все краткосрочные попытки туда вернуться так и не принесли удовлетворения… Играть хотелось, но желанные роли не светили никогда. Потому она, конечно же, не упускала ни единой возможности поработать на публику.

Вот уже минут пять, как электричка в пути, а маленькая, напряженная фигурка Сонечки все стоит, застыв, у окна, старательно машет ручкой и, не мигая, глядит наполненными влагой глазами за окно.

Зря играет. Забитая электричка — далеко не лучшие подмостки. В слаженном хоре всеобщего безразличия едва различимо будет чье-то внимание.

Вдруг Сонечка резко разворачивается и с новым, одухотворенным и решительным лицом снова ныряет в толпу. Похоже, она нашла себе новую игру. Похоже, будет искать в ней спасение…

— Не могу по-другому! Не высижу! — развожу руками, оправдываясь перед окружающими. — Слишком медленно здесь. Не умею ждать…

Пробираюсь к тамбуру, причитая извинения и просьбы подвинуться. Отправляюсь в народ, на экскурсию. Это на время отвлечет, это вылечит…

Люди лениво поднимают глаза, всматриваются, недоумевая. Досадливо морщась, подчиняются моим просьбам-требованиям, бормочут вслед что-то неодобрительное. В каждой электричке давно заведен свой размеренный порядок пассажиризма, и люди не любят нарушителей.

Тихо-тихо, напеваю себе под нос, проассоциировавшееся:

/Здесь нас никто не любит, / И мы не любим их./ Здесь ездят на метро,/ Ну а мы не из таких, / Мы берем мотор, / Хотя в кармане голяк. / Мы киряем свой портвейн,/ Мы пьем чужой коньяк./

Впрочем, я обычно игнорирую общественный транспорт вовсе не от плохих отношений с толпой. Беда в другом — с некоторых пор я совершенно не умею ждать. Я не из слабачков, но бешеная боязнь потратить время впустую сильнее меня во сто крат. Она правит мною… Совсем. До бешеного сердцебиения и последних копеек, выброшенных на такси, в котором ты не ждешь станции, а едешь — быстро, легко, разглядывая мир…

Перехожу в следующий вагон.

Тут свободнее, чем в «моем». На лавках сидят по пятеро. Зато в проходах не кемарят, умостившись на бесформенных тюках, а стоят, держась за спинки лавочек. Что характерно — стоят в основном особи интеллигентного вида. Неумение прошмыгнуть, нарычать, занять место и отводить глаза от просящих взглядов стариков, развило в них особую степень выносливости. Им, попросту, все равно, в каких условиях ехать.

Я и сама была такой когда-то… Триста лет тому назад, еще до операции… Помню, как тогда довольно спокойно ездила в общественном транспорте. Знаю «все равно» на себе. Внутри поворачивается какой-то переключатель, и ты на время дороги попросту отключаешься от окружающего мира. Стоишь подтянутая, собранная, впередсмотрящая… Или наоборот, ссутулившаяся, вялая, уткнувшаяся в книжечку… Стоишь себе в трамвае, а на самом деле нет тебя здесь. Сколько ни тронут — не почувствуешь. Если и отреагируешь, то автоматически, совсем без эмоций. Иногда получается очень красиво. Как в том анекдоте, когда в ответ на: «Что за базар? Ты, падла, что, интеллигента включаешь? Культурный, блин, да?» рассеянно отвечают: «Нет-нет, упаси боже! Такое же быдло, как и вы…»

В тамбуре возле стены из одноликих квадратных сумок, закусив сигаретку, дежурит важный черноглазый пацанёнок.

— Парниша, разгребите баррикаду! — требую, подмигивая, как близкому знакомому. Пусть понимает, как хочет.

В ответ парень обводит меня взглядом с ног до головы. Всем видом своим показывает, что он тут не обычный пассажир, он — на работе! Везет товар на окраины, деньгу зашибает, и потому, все у него в этой электричке давно уже схвачено. И если б нельзя было, он бы сумки тут не поставил, а раз поставил, значит можно, а я тут со своими…

— Мне к машинисту надо, — лучезарно вру, разбивая его уверенность вдрызг. — Вызывают…

Парень разбирает завал, я продвигаюсь дальше. Тут даже гуще, чем в моем вагоне было. Тут концентрация людей критическая, и в воздухе витают бациллы скандала.

/Народ тут озверевший, он бьёт друг другу фэйс, /Никто не слышал «Stranglers»,/ На фоне только «Spaсe»… /

Каждый пассажир с очаровательным упорством считает, что остальные здесь лишние.

— Отродясь такой толпы зимой в электричке не было! — бормочет смуглый сморщенный дедок, похожий на сухофрукт из Борькиного компота. — Ладно я — мне кой-какие вещички, от жёниной сеструхи оставшиеся, забрать надо. И так затянули время, как бы не растащили все… Ладно я, мне — надо. А вы-то все куда?

— А я живу здесь, между прочим. — охотно вступает в разговор крупнотелая женщина с очень светлым лицом и смеющимися голубыми глазами. — Ну, не прямо здесь, конечно, а за станцией… Каждый день с работы домой езжу. В этом самом вагоне… И не одна я. Так что мы здесь свои, родные, прижившиеся… Это вас, чужаков, неизвестно зачем сюда занесло… Поезд вечером один, вагонов мало, вас — много, вот и толчемся, как в ступе вода. — говорит она грубым тоном, но улыбкой смягчает все сказанное.

Дедок улыбку намеренно не замечает. У него давно чешется горло покричать. Как и у тетки-соседки…

— Что значит, чужаков! Я такой же гражданин!

— Мало ли где кто каждый день катается! Я вон в лифту каждый день езжу, так что мне теперь туда соседей не пускать?! Хамло!

Неожиданно сменяю тему и довольно громко пою:

/Давайте восклицать, друг другом восхищаться./ Высокопарных слов не стоит опасаться./Давайте говорить друг другу комплименты — / Ведь это все любви счастливые моменты…/

Мое пение не производит никакой реакции. Люди куда больше увлечены самими собой.

— Не «хамло», а «хамка»! Слово «хамло» среднего рода, а я — женского…

И мне вдруг становится дико интересно, что будет дальше. Подерутся? Поскандалят? Успокоятся?

Милые мои, родные мои! Так нас всех! Ату нас! Сбросим маски, уподобимся зверям, будем бесчинствовать и устраивать оргии… Это честно, по крайней мере. Фальшивый налет духовности — а в большинстве случаев он именно фальшивый, наигранный — лишь зря сковывает потенциал человеческой натуры. Это странно, но мне интересно следить за такими моментами. Откуда еще познать себя? Как еще разобраться в человеческой природе? Где еще найти столько ярких проявлений одновременно. Только так: глядя на то, отчего вообще-то хочется отвести глаза.

Но переругивающиеся быстро успокаиваются, и я снова не могу стоять на месте. Потребность /Двигаться дальше/ снова сильнее меня. Прощаюсь вежливо, покидаю этих милых людей, подставляя спину под град общественного недовольства и возмущения моим непрошенным: «Простите, мне идти надо. Всего хорошего, до свидания»…