Русская красавица. Анатомия текста - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Потанина cтр.№ 24

— А почему Марина так к вам относилась? — я не выдерживаю и задаю откровенный вопрос.

— А кто ее знает. Вы же слышали, наверное, о последней записке ее. Она там всех обливает, чем ни попадя… — эти слова прозвучали как-то излишне поспешно, тем паче — я помню ведь прекрасно — ничего о злодействе Лилички (так Марина, судя по всему, звала эту даму) в тех, найденных мною записях, не было. — Да не зло это, просто констатация фактов! — это Лилия снова кричит за телефон. — Нет, ну чистый мучитель. То не так, се не так! — жалуется она мне довольно громко. — От работы с таким шефом можно сразу в петлю лезть… Но ты не думай, — спохватывается, — Это он только со своими такой, которых давно знает. А с привлеченными со стороны — само благородство. А мне вот чушь несет всякую. С Мариной Бесфамильной он, видите ли, в таких же обстоятельствах, как я с тобой, познакомился…

Она тараторит и, словно семечки, с равномерным напором лускает слова. Я совершенно запутываюсь.

— На Марининых похоронах, что ли?

— Ха-ха! О, твои бы шутки, да богу в уши! Стольких ляпов бы избежали. Нет, познакомились, когда она еще живая была и нормальная. То есть, казалась нормальною… Просто Генка ей тоже задолжал. И тоже из-за сумочки. И тоже, потому что она себя на удивление порядочно повела. Я не знаю точно, в чем там суть… Но Генка теперь в тебе новую Марину видит. Ты не бойся, он к ней неплохо относится, особенно сейчас, задним числом. Сожалеет о всяком… В общем, тебе только сливки достанутся.

Последние ее слова я почти не слышу, они звучат, как из-за ватного одеяла, откуда-то совсем издалека, я даже не вдумываюсь. «в тебе новую Марину видит!» — гремит у меня в голове, словно на пластинке, которую заело, и я ощущаю прилив настоящей паники — «в тебе новую Марину видит!»

— Послушайте, послушайте, послушайте! — шепчу в трубку. — Только не перебивайте, иначе я не доскажу что-то важное. — Я не приду к вам на встречу. Я не стану ни во что ваше впутываться. Я не хочу иметь ничего общего, ни с вами, ни с Мариною… И не звоните, и не рассчитывайте, и не ищите меня больше никогда. А если найдете — пеняйте на себя! Я, когда злая, страшная… Простите, что так выходит, но я категорически, категорически отказываюсь! Вы меня слышите? — обрываю связь, слышу, как сердце стучится в ушных перепонках и хочет выскочить…

— Боренька! — бросаю крик о помощи и вдруг понимаю, что Бореньки уже нет.

«Сонычко, мне срочно на стрелу, долго объяснять, позвонил один… Скоро, я.» — наскоро нацарапанная записка валяется под зеркалом. Когда он успел? Опять? Почему не подошел попрощаться? Прокрался-выкрался, боясь, что я попрошу остаться, а потом будет доказывать, что попросту не хотел мешать мне разговаривать.

Я точно знала — в ближайшее время Боренька не придёт. Все это было далеко не в первый раз, и повторялось всегда, как по писанному, с точностью до продолжительности Борькиных утренних головных болей и сожалений о впустую проведенном времени… После таких внезапных звонков, Бореньку обычно утаскивали в клуб и разговор о делах затягивался на всю ночь и приводил собеседников в абсолютно недееспособные состояния. Раньше Боренька брал меня с собой. Сейчас — окончательно убедившись в моей нелюбви к подобным его состояниям, — уходил один, каждый раз обещая вот-вот вернуться и каждый раз нечаянно — он не обманщик, он действительно верит, что сегодня вес будет не так, как раньше — действительно нечаянно втягиваясь в разговор и зависалово. А потом мучался острыми приступами тоски от бессмыслицы, бросал все, сбегал от друзей ко мне, чтобы спустя время, опять сбегать, но уже обратно, от меня — к ним.

И даже смешно это раньше было. Такой большой и просветленный в прошлом — а никогда не делает выводы и повторяет все это снова и снова. Было смешно, сейчас — больно. Разница в том, что ни в одно из прежних Боренькиных внезапных исчезновений, я не нуждалась в его советах и помощи…

— Не вовремя! — громко кричу я и падаю спиной на диван. /Несвоевременность — вечная драма…/ — пытаюсь напевать, но вместо мотива в голове крутится умалишающее: «он в тебе новую Марину видит!» — А-а-а-а! Выключите этот голос, выключите! — кажется, это истерика. Таки настигла меня — гадина, таки окутала. — А-а-а! Выключите голос!

* * *

/Полупустой вагон метро/ Древний тоннель/ Меня везет ночной экспресс…/ — бурчу себе под нос очень обиженно, хотя и стараясь выглядеть сильной.

В гулких стенах опустевшей студии я не осталась. С какой стати? В конце концов, я ведь сдаю эту комнату Сэму с Боренькой. Так какого же черта я стану занимать собой оплаченную ими жилплощадь.

Место постоянного моего обитания — тихая, махонькая квартирка, подаренная мне маман при весьма мистических обстоятельствах десять лет назад — нужна мне сейчас в лекарственных целях. Полежать без движения в горячей ванне, выдуть полбутылки мартини — знаю, что противопоказано, но оставаться в трезвом уме мне сейчас куда опаснее — сделать себе такую вот временную лоботомию, остаться без мыслей и без ощущений, провалиться в небытие, выспаться…

/И пусть меня никто не ждет/ У дверей/ Вези меня, ночной экспресс/ Вези меня скорей…

Примостившись на корточках напротив моей деревянной двери, облокотившись спиной на перила, полуждал-полуспал Павлуша. «Вот и впала в прострацию…» — намеренно хмуро подумала я, но на самом деле, конечно, встрепенулась вся и ощутила приятное.

Как мило, как невозможно важно ощущать себя кому-то нужной. Возвращаешься откуда-то, вся такая героическая и измотанная, уверенная в отсутствии чудес и полном своем одиночестве, а тут — на тебе — такой вот сюрприз.

Я очень любила сюрпризы, но не очень любила Павлика, поэтому одновременно и трепетала от радости и злилась немножечко.

— Ну, наконец-то, — Павлуша весь был полон праведного негодования. — Где ты была? Ни ключей, ни тебя, ни заряда в аккумуляторе телефона…

Ну вот, Павлик истолковал нашу утреннюю встречу однозначно и неправильно. Он уверен, что все налажено, что он снова живет здесь, и что я опомнилась… Иногда мне кажется, что ему попросту не хочется возвращаться к себе, где кухня увешена вечными постирушками, где много народа и мало места, где нужно соблюдать устоявшиеся давно правила… До встречи со мной Павлик жил с родителями и двумя семейными сестрами.

— Когда-то жили дружно и весело. — рассказывал Павлик. — Отец любил хвастаться: «У нас дома образец идеальной коммуны». Все дела спорились, А потом сестрицы обзавелись моими племянницами и обозлились на всех домочадцев и друг на друга. Не знаю, за что. То слишком громко говоришь, то в обуви грязной топчешься, то чужое полотенце взял. Женщина с грудным ребенком — мегера. Представляешь, как мне с тобой повезло?

Я от таких его фразочек всегда усиленно нервничала. Не верилось как-то в их искренность. Не может молодого мужчину и впрямь полностью устраивать, что его женщина не может иметь детей. «Это или глупость, или очень сильная любовь», — расстраивалась я. — «Если первое — мне такой не нужен, если второе — то пройдет скоро»…