Русская красавица. Анатомия текста - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Потанина cтр.№ 10

Столько раз я и себе, и ей, и всему городу признавалась в своем огромном, безграничном Мариною восхищении. Какая бы она ни была, но она был яркая, живая, настоящая!!! А она отмахивалась от моих похвал решительно. Нет, они приятны ей были, разумеется, они ее поддерживали, но по правилам, я должна была хвалить, а она — отмахиваться. А потом я забилась в своей жизни, заметалась между двумя мужчинами, двумя мирами, образами жизни и целями… И так обалдела от всего этого, что Марину забросила. И не хвалила ее уже, и не восхищалась ей. А она без этого восхищения — как без пищи. Она без него теряла себя совсем, потому что всегда собственную личность лишь из оценок других ощущала.

Я свои оценки выражать перестала. А однажды — в самый последний наш разговор, накануне самоубийства уже — наговорила я Маринке страшных глупостей. Ну, мол, она все еще в детстве пребывает и что зря носится со своею этой поэзией, и что жизнь много серьезней и разительней… Да не со зла я говорила это, а в истерике! Ведь решила тогда раз и навсегда выбрать путь реалиста-скептика. Поклялась стать нормальным человеком и порвать с прошлым и своею натурою. Решила всего на миг, потом опомнилась, поняла, что от себя не убежишь, долго целовалась с Боренькой и плакала… Но за тот миг, что пыталась нормальной быть, успела Марине наврать с три короба и она повесилась.

Нет, понятно, что она сама тоже не права. Звонила, интересовалась всякой чепухой, вроде жилищных вопросов, погоды и прочего, а я, по ее мнению, должна сама по голосу или каким другим проявлениям догадаться, что происходит нечто ужасное. Ну не обязана я ее мысли читать, не обязана!

Понятно, что будь в Марине чуть больше уважения к нам, скажи она кому-то все напрямую — вмиг все сбежались бы… А так оставила всех нас несчастными, дикими комплексами вины разрываемыми, друг на друга крысящимися и глаза поднять опасающимися: «А вдруг он все знает, вдруг меня подлецом и убийцей считает. Не, я лучше с ним здороваться не буду…» И так будет теперь всегда… /Долгая память — хуже чем сифилис/ Особенно в узком кругу./ Такой вакханалии воспоминаний/ Не пожелать и врагу…/

Собираюсь уже идти к нашему микроавтобусу. Как вдруг вижу забытую в проеме окна небольшую, пузатую, раскрытую кожаную сумочку. Серебристая фляжка заманчиво поблескивает на поверхности. Оглядываюсь в поисках нахамившей мне барышни — никого. Нет, вот она — сидит в машине, нетрепливо смотрит на процессию.

Ну что ты будешь делать! Хватаю сумочку, невольно опускаю глаза внутрь. Возле фляжки, любовно прижавшись к ее аппетитному боку, лежит маленький черный браунинг. Я видела такой в фильмах о блюзах и гангстерах, я представляла такой, когда читала об элегантных шпионках и кокаинистках-эмигрантках. Штучка! Вещь! Может, не рабочий? Зажигалка, там, или какая другая бутафория… Рядом лежит пачка долларов. Довольно! Захлопываю сумочку, решительным шагом направляюсь к Хонде, стучу в стекло, демонстрируя сумочку. Стекло мгновенно опускается.

— Вы забыли! — протягиваю вещь хозяйке. Старательно отворачиваюсь, но все равно вижу, как на лице ее отражается паника.

— Вечно ношу все, то в карманах, то в сумочке, то… все теряю… — говорит она как-то жалко и растерянно, потом решается на мучительный вопрос: — Вы заглядывали внутрь?

— Нет, — отвечаю, как положено.

— А как же вы узнали, что это моя сумочка? — нервно настаивает дама, она снова почти кричит на меня.

— По запаху! — говорю первое, что пришло в голову. — Сумочка пахнет вашими духами! Извините, мне некогда…

«Черти что! Я ей оказываю услугу, и я же должна выслушивать ее крики… Ой, надо было сказать, что она единственная, кто стоял там, за домом. А то как-то неправдоподобно получилось с запахом…»

— Вы извините, что я так на вас набросилась. — дама снова вплывает в круг моей видимости. Она раскраснелась, она догоняет меня, нервничая. — Это я от несдержанности и усталости. И потом, в наше время так редко это. Я думала, вы вознаграждение потребуете или еще что. Знаете, в любых контактах с малознакомыми людьми всегда подвох ищу. Не знаю, почему я так устроена… Не бегите вы! Немедленно остановитесь и примите мои извинения! А то обидитесь еще, повеситесь, не дай боже… — дама улыбается очень неестественно. Видно, что принесение извинений — дело для нее непривычное и стоит ей невероятных усилий. — Меня Лилей зовут. А вас — Сонечкой. Добрые люди уже просветили…

Молча закуриваем, глядя куда-то сквозь друг-друга. В даме чувствуется повышенная истеричность и высокомерие. Вообще-то, Марина таких не любила. Интересно, что их связывало? Впрочем нет, вру, любила все яркое и, наверняка, ценила эту даму за оконченность образа.

— Как вымуштровала нас всех покойница, а? — Лилия отхлебывает из своей фляжки и, кривясь, подмигивает. — Хошь, не хошь, а насильно вешаешь на себя добрый взгляд, возвращаешь сумочки, мило благодаришь, ходишь, блин, с лыбочкой. Прежде чем сказать что-то, сто крат думаешь. Вежливой быть стараешься, словно в пансионе благородных блядиц… Да?

Дама тянет меня в единомышленницы, заглядывая в лицо.

— Я всегда возвращала сумочки, — отвечаю устало. Потом не сдерживаюсь. — А вы с Мариной что..? — спрашиваю неопределенно.

— Да вот это самое… — хмыкает Лилия, потом пускается в откровения. — Воевали по большей части. Она нашему концерну свой сборник предлагала. Мой босс то соглашался, то отнекивался, а я переговоры с ней вела. Довелась вот… Теперь отряжена от фирмы на похороны. А на издание сборника теперь полное добро получено, но его уже, блин, издали. — Лилия вдруг резко поднимает одну бровь и смотрит на меня в упор. — Наша компания поддерживает и раскручивает начинающее искусство. — выпаливает пьяно и заученно. — У вас есть что-нибудь с покойницей связанное, что реализовать можно?

/Продана смерть моя!/ Про-о-о-дана!/ — надрывается в мыслях мастерица светлой печали Янка Дягилева. Смотрю на Лилию в упор и ощущаю вдруг невероятно острый приступ раздражения.

— Да есть, — отвечаю сухо, не сводя с собеседницы взгляда. — Где-то завалялась пара трусиков и упаковка прокладок. Она забыла в прошлый визит ко мне. Как будем продавать? С аукциона, да?

Меня откровенно тошнит. Смерть близких и шоу — вещи несовместимые. Хочется заехать даме по измотанной, но ухоженной физиономии, застывшей сейчас в гримасе удивления.

— Хи! — приходит в себя Лилия, спустя мгновение. Не обиделась, не разозлилась, приняла, как удачную шутку… — Хи-хи-ха-ха-ха! — заливается громким истеричным смехом. — Ой, насмешила, ой, молодец, детка, ой, Сонечка!

Она не прекращая бурно смеяться, выдавливая из себя хохот короткими стреляющими горошинами, пошатываясь, идет к своей Хонде. Усаживается. Кажется, она изрядно пьяна…

— Эй, детка, возьми визиточку, ты мне понравилась! — кричит на весь двор, немного опуская стекло. Потом кидает сквозь щель пачку визиток. — Возьми! Я в долгу у тебя!

Спустя минуту, ко мне, опасливо косясь на Нинель, приближается Карпик.

— Возьми, — сует подобранную визитку Лилии. — Это тебе предназначалось. Она не последний человек, хоть и явно нездоровая. Пригодится еще. Бери…