Русская красавица. Напоследок - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Потанина cтр.№ 10

С тех пор и до появления Сонечки Артур предпочитал профессиональных, хорошо оплачиваемых интимных партнерш и не видел в том ничего дурного — больше удовольствия и гуманизма, меньше ответственности и последствий встречи. Все иллюзии о больших и светлых чувствах были растрачены еще в ранней молодости. Давно уже сформировался круг вполне конкретных ценностей, в которых женщина для интимных встреч занимала довольно значимую позицию, где-то наравне с едой или занятиями спортом… Интересы Артура лежали в другой, ничуть не менее романтичной плоскости — он был отменным стратегом бизнеса (какой простор для творчества! сколько приключений и острых моментов!) и это занимало его полностью.

А потом в его жизнь ворвалась эта смешная взбалмошная девчонка. Слишком светлая и наивная, чтобы позволить жизни обижать ее, и при этом слишком энергичная, чтобы не вляпаться в неприятности. Команда, работать в которой вознамерилась Сонечка, никогда не отличалась порядочностью, и выбрасывала за борт использованных людей, не задумываясь. Человеку, игравшему раньше, в этой команде ту же роль, что Сонечка, все эти игры стоили жизни. Сумасшествие и самоубийство — вот к чему приводит осознание, что тебя использовали и выпихнули, обобрав к тому же до полного отсутствия душевных сил.

Поначалу Артуром руководили банальные рыцарские инстинкты. Он (в прошлом тоже член той команды и один из главных ее стратегов) чувствовал на себе вину за самоубийство сотрудника и хотел оградить вновьприбывших от возможного повторения сюжета. Сначала он просто оберегал Сонечку. А потом, потом вдруг оказалось, что ему чертовски хорошо с ней и что жизнь без нее оказывается лишенной всякого очарования. Впервые в жизни Артур всерьез строил планы о будущей совместной жизни. Не витиеватые аховые мечты юности, а настоящие конкретные планы, вполне подлежащие реализации.

Но судьба распорядилась иначе. Оказалось — нет будущего. Ни у них вместе, ни у каждого поодиночке. У него — из-за неуместной и глупой своей привязанности к Сонечке. У нее — из-за необъяснимого, патологического, но совершенно ясно прослеживающегося инстинкта саморазрушения: сколько раз, с упрямством насекомого, кидающегося в огонь, она бросала вдруг налаженную стабильность, и окуналась во что-то новое, безумно неустроенное и потому яркое. Артур считал, что у Софии попросту гипертрофирован свойственный всем женщинам панический страх старения. Боясь «погаснуть», она не позволяла себе привязаться к чему-либо, и потому в тридцать с хвостиком до сих пор не имела в жизни ничего серьезного и настоящего. Не хотела, боялась иметь, и переделать ее было не под силу никому.

То далекое, московское расставание на долгое время избавило Артура от всех надежд. София тогда окончательно решила, что никуда не поедет:

— Я не еду в твои заграницы, я не еду! — перепугано шептала она. Боясь то ли необратимости собственного решения, то ли возможной Артуровой реакции. — Я не верю ни тебе, ни себе. Я должна быть здесь… — бормотала она какую-то совершеннейшую сумятицу, а под конец разговора призналась, что всегда, с самого начала лишь игралась в намерения быть вместе вечно.

Она несла всю эту чушь и с каждым словом Артур чувствовал себя все свободнее и свободнее. Он снова избавлялся от всех иллюзий и зло смеялся над собой: «Как можно было вдруг поставить свое благополучие в зависимость от какой-то полоумной истерички и дурочки!» Он ушел тогда свободный и самодостаточный. С болью из-за попранной веры в хорошее, но без малейшего желания что-либо изменить.

Прошло несколько дней, и бравада ушла. Как бы не повела себя Сонечка, но она была родной, богоданной и уютной… Ни с кем другим не выходило так естественно… Никто другой не понимал так глубоко… Да, собственно, и не было никого другого.

Работа, новые идеи, бесконечные переговоры — все это серьезно отвлекало, но, кажется, не излечивало. А потом пришло ее письмо. И Артур все бросил, как дурак. Едва разброслася с делами, едва сумел вырваться — оказался здесь. Приехал, чтобы узнать, что она снова не совладала со своими придурями и вновь умчалась прочь… Идиотка!

«Стоять!» — осадил себя Артур, переворачивая страницу. — «Дочитаю до конца, потом буду делать выводы.» Судя по толщине письма, у Сонечки было, что сообщать…

* * *

«Исписала лист поперек, а поля его вдоль. Неровностями… Изгрызла ручку. Отбросила ее, истекающую пастой и моей неудовлетворенностью… Оставить ухмылочку! Пошлости тут ни к чему, я не о той неудовлетворенности. А о морально-этической.

Так не годится. Я вру тебе. Вернее, сильно не договариваю. Раз уж решилась уезжать не просто так, а оставляя прощальное послание, лучше писать правду, причем самую, что ни на есть, полную. По-хорошему, нужно выбросить лист с предыдущими излияниями. Но, знаешь, столько таких листов-обращений к тебе, я уже повыкидывала, столько писем вникуда написала и забросила на полуслове, что прям нехорошо делается. Ежедневные разговоры с тобой, о которых ты никогда не узнаешь итак надолго сделались моим хобби…

Тошно от собственного желания казаться лучше, чем я есть на самом деле. Надоело плескаться в ежедневны разговорах с тобой, о которых ты никогда не узнаешь…Глупо, да и незачем уже. Оформлять свое бегство цивильно и мягонько, так, чтоб ни в коем случае не остаться в твоей памяти сукою, и есть верх сучизма. Правда?

Итак, приступаю к самовскрытию. Тебе должно понравиться. Ты ведь у нас ценитель душевного стриптиза. Даже того, который больше напоминает шкуроснятие!

Я писала уже, что ты ехал непростительно долго. Писала, что искромсала за время ожидания все иллюзии и теории относительно нашей друг другу предначертанности. Но не писала главное: за это время я в корне поменяла ориентацию.

Отставить облегченные вздохи! Речь не о той ориентации. Верно, все еще о морально-этической…

Я поняла, что томилась вовсе не без тебя конкретно, а просто от заброшенности своей и одиночества. Тело томилось, душа требовала отдушины… Любви. Не с тобой, а в принципе…

И я вспомнила Бореньку. Тогда, в суматошной столице, еще до моего решения о бегстве в Крым, в блеске новой жизни, больших перспектив и сумасшедшем ритме событий, он как-то не вспоминался. С твоим появлением, и без него было чем занять мозги в плане личного…

Недавно же, а точнее, в конце второй недели ожидания твоего визита, я поняла, что Боренька — далеко не худший кандидат в мои вызволители. Пусть он приезжает за мной и увозит! Чем ты лучше? Теперь уже он представлялся мне необходимым и виделся принцем на белом коне, приезжающем по первому зову и прекращающем мою, пусть добровольную, но все же ссылку.

Абстрактная четвертая стена сцены — та, что выходит на зрителя, должна в драмтеатре быть увеличительным стеклом. В жизни такой стеной является обида. Она и разделяет и преувеличивает все мелочи до невозможности. Сквозь лупу обиды на твое молчание, я рассматривала наши с тобой отношения и все больше уверялась в твоей несостоятельности…

Параллельно, сравнивая, я принялась уверять себя, что Боренька куда теплее, нужнее и ненапряжнее. В конце концов, он легок на подъем, романтичен, а значит, приедет за мной и порожденный твоим неприездом комплекс собственной ненужности без следа испариться из меня. Я снова буду желанна и оттого тут же встану на ноги.