В любом случае последние слова Веры, упрёком резанувшие по больному месту, совершенно испортили Игорю настроение. Вась-Вась увидел зашедшего в зал клиента и, излучая любезность, кинулся к нему. Несколько секунд над рабочим местом Веры витало напряженное молчание.
— Я опять сказала что-то не то? — Вера оказалась весьма чутко реагирующим на перемену моральной обстановки человеком.
— Нет. Всё то. Просто я опять воспринял твои слова слишком близко к сердцу, — на этот раз источником напряженной атмосферы был уже Игорь.
— Знаешь, мне это даже льстит, — усмехнулась девушка, снова уткнувшись в компьютер, — Чтобы я ни сказала, всё тебе не нравится… Всё тебя задевает… Прямо какое-то повышенное внимание к словам моей персоны.
Выяснять причины столь быстрой перемены настроения Игоря Вера не стала, считая себя не в праве несанкционированно лезть к человеку в душу. Мол, если надо, сам объяснится. Игорь же, конечно, усмотрел в отсутствии дальнейших расспросов признаки полного Вериного безразличия и чёрствости. Если бы не вновь вернувшийся к ребятам Вась-Вась, принявшийся разряжать обстановку, едва начавшееся общение Веры и Игоря могло бы разбиться о колкие скалы непонимания.
— Да чего вы вдруг надулись? — клиент, видимо, особо Вась-Вася не заинтересовал, и был отдан на охмурение вернувшемуся с перерыва Антону, — Вера, он что, тебя обижает?
Вась-Вась театрально сдвинул брови и погрозил Игорю кулаком. И Вера, и Игорь ничего не ответили.
— Вера, немедленно улыбнись! — кривляясь, принялся ныть Палюрич, — Если ты сейчас же не развеешь мои подозрения против этого типа, я буду вынужден вызвать его на дуэль. Он — молодой живчик. А я старый и больной! Он легко меня победит. Тогда Анюта перепугается и вызовет врачей. Но, как водится, раньше Скорой приедет Милиция, меня обвинят в хулиганстве и посадят в обезьянник или спец приемник. Там я зарасту, заражусь от местных бомжей вшами и… — Вась-Вась остановился, придумывая продолжение.
— И, пытаясь их вывести, вновь обреетесь налысо. А голова-то к волосам уже привыкнет!!! От первого же дуновения ветра вы заморозите лысину и подхватите менингит, — не мог не продолжить импровизированную «причиталку» Игорь.
— Точно! — обрадовался столь мудреному развитию событий Вась-Вась, — А от менингита можно даже сойти с ума. Что, впрочем, мне не грозит, ввиду отсутствия такового.
Вера уже давно смеялась, прикрыв губы ладошкой. Из глубины её глаз поднималось нечто настолько тёплое, что Игорь моментально забыл все свои обиды.
Вась-Вась, довольный достигнутым эффектом, переключился на Игоря.
— А для вас, молодой человек, у меня есть одна забавная игрушка. Помните свою теорию о «внеэкологическом загрязнении»?
Игорь помнил, и ему было до крайности приятно, что Палюрич помнит тоже.
— Так не честно! — вмешалась Вера, — Я ничего не знаю об этой теории, посему не смогу оценить вашу игрушку. Или играйтесь не при мне, или изложите суть теории!
— А какое из этих «или» тебе больше по душе? — напрямик спросил Игорь, подозревающий, что Вере неинтересно будет слушать какие-то там размышления о жизни.
— Ну конечно, узнать суть, — абсолютно искренне и без всякой иронии ответила Вера.
Игорь отметил, насколько менялось лицо девушки, в зависимости от выражения глаз. Сейчас она казалась совсем подростком, наивным и заинтригованным.
— У тебя в глазах бегают чертенята, — зачем-то сообщил Игорь Вере.
— Это вы с Палюричем отражаетесь, — мгновенно насторожилась и ощетинилась девушка, потом смягчилась, — Прекрати говорить сомнительные комплименты. Лучше расскажи про теорию.
— Ну… — начал Игорь и тут же почувствовал себя неловко. После столь долгого предисловия теория должна была представлять из себя нечто суперстоящее. На самом же деле это была довольно лёгкая и примитивная рассказка, — Дело в том, что, кроме сугубо физических факторов, описываемых экологией, окружающая среда напрямую зависит еще и от так называемых «настроенческих». То бишь, чем больше негативных эмоций человечество выплёскивает в виде ругани и прочей агрессии, тем хуже ему, человечеству, живется. Люди созданы, чтобы жить в атмосфере любви, доверия и дружелюбия. Выплёскиваемая во время скандалов и истерик «чернуха» на самом деле никуда не девается. Она накапливается в атмосфере, и скоро ни один человек не сможет спокойно вздохнуть, не наглотавшись этой гадости. И тогда люди будут ощущать себя, как растение без солнца. Конечно, многие мутируют и смогут жить и так. Но большинство просто вымрет. Причем сейчас «настроенческая» загрязненность окружающей среды превысила все нормы. Положение вещей действительно критическое…
— Поэтому ты стараешься все время выглядеть счастливым? — без тени иронии спросила Вера, — Борешься с «негативкой»?
— И поэтому тоже, — не очень-то уверенно ответил Игорь. Вообще-то он не старался как-то там выглядеть. Более того, ему и в голову не приходило, что он похож на вечно радующегося идиота.
— Знаешь, по-моему, с этой «чернухой» не улыбками надо бороться, а устранением источника раздражения. В наше время, в нашей стране просто глупо не испытывать негативных эмоций, — осторожно возразила Вера.
— У каждого свой уровень, — на этот раз Игорь позволил себе некоторый скепсис в высказывании, — Кто-то может бороться с временем и страной… Я же могу лишь не придавать создаваемым этими факторами неудобствам серьезного значения. И, невзирая на них, стараться контролировать уровень исходящего от меня раздражения. Мир ведь на самом деле прекрасен. Грустно не замечать этого за сиюминутными настроениями… Глупо загрязнять его приветливость агрессией и злобой.
Как часто бывало и раньше, повторяя какую-нибудь из своих теорий, Игорь терялся, по мере проговаривания находя в ней кучу подвохов и неточностей. Похоже, подобные идеи стоило оформлять в слова только один раз, пока еще горячо переживаешь сказанное, пока еще твердо веришь в него. К счастью, никто, кроме самого говорящего, неуверенности в монологе не заметил.
— Красиво говоришь… Сам-то справляешься? Всякий раз, когда внешне делаешь вид, что не испытываешь раздражения, оказываешься таким и внутри? — Вера явно намекала на образовавшуюся между ними напряженность.
— Не всегда, — честно признался Игорь, обезоружив своей открытостью, — Вот с тобой, например, никак не могу определиться. Как-то слишком всерьез воспринимаю твои колкости и засоряю обидой окружающий меня мир…
— Так вот, — вмешался Вась-Вась, — Я в целом с Игоревской теорией-то давно был согласен. Единственное — не верилось мне в скорый апокалипсис. Казалось, что сейчас люди весьма мирно живут. В смысле, доброжелательность все еще в чести. И решил я, в подтверждение своих умозаключений, маленький соц. опрос провести. Увы, глубоко разочаровался. Поройтесь-ка сейчас оба в памяти и нащупайте самое яркое воспоминание этой весны. Можете мне даже не рассказывать, что вспоминается. Просто ответьте, эмоции позитивны? Я не встречал еще ни одного человека, который ответил бы положительно. Если запомнилось плохое — ясное дело, переживают, «негативку» свою законно смакуют. А если хорошее — сокрушаются, что оно было и уже кончилось. Злятся. Мол, раз кончиться собиралось, так пусть и не являлось бы вообще, — Палюрич сам себя уже завёл, разгорячился, и его понесло, — Ничем людям не угодишь! Раньше мы были настроены по-другому. Я точно помню. Раньше престижным считалось испытывать положительные эмоции. Улыбаться друг другу, а не волком смотреть. Вы посмотрите на нынешние культовые образы! Чем больше злобы у тебя в глазах и жестокости в помыслах, тем ты «круче». Раньше стремились излучать хорошее. От этого и хорошего больше становилось…