Пастух - читать онлайн книгу. Автор: Григорий Диков cтр.№ 3

Ну вот, значит, Петр ребенка в дом принял, а знахарку отпустил и на прощание хотел рублем поблагодарить. Только она рубль не взяла, а попросила козу и маленького козленка, который только народился.

— Мне, — сказала, — деньги в землянке ни к чему, а коза в хозяйстве пригодится.

Привязала козу с козленочком на веревочку и ушла к себе на опушку, где у нее землянка.

Ребеночка назвали по святцам Нилом. Окрестили сразу же, думали — помрет, а он нет, не помер. В ту пору две соседские бабы разродились, так они и Нила грудью кормили.

А в конце лета муж по Агафье тужить перестал и новую жену взял, молодую вдову. У той вдовы своих детей двое, ну и Нил с ними стал подрастать, за младшего. Нил хоть и младший был, да нелюбимый: мачеха его за своего не приняла. Щи ему пожиже наливает, полотна на новые порты жалеет, куском попрекает. Вот так и рос Нил, как в поле обсевок — без родной матери, без сестер, без братьев. Материна-то родня вся жила далеко, на другой стороне Реки. А от мачехи его отец особо не защищал.

К пяти годам Нил совсем один остался. Пошел Петр зимой рыбу удить на Реку, да под лед и провалился. Выплыть-то выплыл, но пока до деревни бежал, простыл, заболел и умер через две недели. Хорошо еще мачеха из дому Нила не выгнала после похорон, грех на душу брать не стала. А все равно — хоть и остался Нил в отцовском доме, а рос как сирота.

Нила поперву в деревне так и звали сироткой. А потом перестали, уж совсем он на сироту не похож. К семи годам вырос выше всех окрестных мальчишек на локоть. К двенадцати еще больше стал, почти в три аршина вымахал, как царь Петр Алексеевич. И сила в нем какая-то звериная появилась. Бегает быстрее всех, косит сноровистей, плавает ловчей. Реку мог переплыть и выходил на другом берегу точно супротив того места, где вошел. А течение, скажу я вам, на Реке тогда было не то, что нынче.

Или вот, например, ехала раз ломовая телега по деревне, и ось у нее треснула. Нил подошел, приподнял одной рукой край телеги и держал, пока ось правили и колеса надевали. А надо — и сам бы ось поправил. Учился он быстро и любое ремесло, которое в деревенской жизни полезно, мог затри дня освоить.

Крепкий был Нил и ловкий, так что никто с ним сладить не мог. Сперва к нему деревенские мальчишки часто цеплялись: он же один, постоять за него некому, братьев старших нет. А потом отстали, начали кулаков его побаиваться.

Только не в кулаках дело. Взгляд у Нила был особенный, проникновенный. Его взгляда пуще, чем кулаков, боялись. Бывало, посмотрит Нил человеку в глаза — и станет тому страшно, будто он раздетый стоит, и все его тайные помыслы и сокровенные мысли наружу явлены.

Потому-то, как пятнадцать лет ему минуло, Нила к нашему старому пастуху, Осипу, помощником приставили, стадо пасти на опушке леса. Вот ведь как получилось: мог бы Нил пользу принести на любом месте, а сделали его подпаском, самым в деревне незначительным человеком. Проще говоря, убрали с глаз долой подальше, чтоб не смущал людей.

А Нил и не жаловался — ему в лесу одному даже и лучше было, чем в деревне. Нравилось ему сидеть на опушке, на дудочке-жалейке играть, коров с телятами пересчитывать да на облака глазеть.

Осенью 187… года объявили рекрутский набор, один из последних. Староста с помещиком решили, что давать будут среднего сына Рябинина, Трофима. Отвезли его в соседнее село, лоб забрили, в казенное переодели и в сборной избе заперли. Да он в рекруты идти не захотел — ночью окно в сборной избе выломал и обратно в Торбеево убег. Прибежал домой и у матери в подполе спрятался.

Ну, наутро пропажу обнаружили. Пришел в деревню урядник с тремя солдатами из города и прямиком к Рябининым в избу. Долго искать не пришлось — вытащили парня из подпола и повели по улице. А наши деревенские следом — кто смеется, а кто жалеет. Мать-старуха выбежала из избы, вся в слезах, и уряднику в ноги повалилась — отпусти, мол, Бога ради! Отец их уже пять лет как помер, старший сын пил горькую, а младшему и десяти лет не исполнилось. Так что у них, у Рябининых, средний сын был главная надежа.

Повалилась мать перед урядником в пыли, за яловые сапоги схватила и не пускает.

— Барин, не губи! — кричит. — Не забирай кровиночку, кормильца!

И руку уряднику целует.

Урядник ее отстраняет:

— Отойди, баба, не мешай!

А та только крепче за сапоги держится. Урядник разозлился — терпел-терпел, да наконец как пнет бабу, чтоб отстала! Так пнул, что у нее юшка носом пошла.

Народ вокруг, конечно, зашумел, заволновался, а все ж на урядника лезть боятся — вокруг него трое солдат, все с ружьями.

В ту пору Нил как раз шел, стадо по улице гнал. Увидел он, как урядник бабу ударил, как у нее кровь пошла, и рассвирепел. Стадо бросил, подошел и говорит:

— Что же вы, ваше благородие, разбойничаете? Зачем вдову обидели?

И взял урядника за грудки, да так, что аж над землей его приподнял.

Солдаты за Нила схватились, тянут в разные стороны, а он стоит не шелохнется, урядника держит и молча на него смотрит. Народ вокруг расступился, волнуется. Один солдат уже ружье с ремня снимает и курок взводит, а Нил все молчит.

Глядел-глядел на урядника — а потом бросил на землю и обратно пошел, к стаду. Урядник упал на дорогу ничком и вдруг затрясся весь, заплакал, как дитя. Солдаты его подняли и под руки повели, в избу к старосте.

Что уж там урядник углядел у Нила в глазах — не знаю. Только Рябинина-сына в солдаты брать не стали и бумагу ему дали с освобождением от службы. А после того года рекрутских наборов уже не делали.

Знаете, как говорят: не делай добра, не получишь зла. Вот с Нилом так и приключилось. Пошли после того случая с Трофимом пересуды. Все же видели, что с урядником сделалось. Решили, не обошлось здесь без колдовства. Вспомнили, что Агафья Нила в лесу родила, что знахарка роды принимала. Даже про козу вспомнили, которую его отец за ребенка отдал. Вот посудите — ничего худого Нил не делал, отродясь дурного слова никто от него не слышал. Все ж стали его в деревне побаиваться, «козячьим сыном» и «лешаком» за спиной звать.

И вправду было в нем что-то странное. Лицо у Нила, как он подрос и из отрока в юношу превратился, стало красивое, правильных черт. Только красота эта была грозная. Точь-в-точь как у архангела на иконе, что из горящей церкви, во время последнего пожара вынесли. Икона та сохранилась, пламя ее только слегка опалило, и поп сказал в новую церковь поставить. Но люди к ней молиться больше не ходят — страшен стал лик у архангела, и крылья его, бывшие раньше золотыми, теперь почернели.