Ренди. Жизнь вне времени - читать онлайн книгу. Автор: Марина Викторова cтр.№ 98

– Ой, не знаю, – засомневалась бухгалтер, – травить Веронику тоже как-то…

– Не травить, а призвать к порядку, – обнадежил я.

Ночью я долго не спал. Боевой кураж улетучился в тот момент, как я переступил порог нашего офиса в конце рабочего дня. «Во что я впутался? Зачем? Жил же себе спокойно» – такие мысли роились у меня в голове перед сном. Так проявлялась свойственная мне откатная волна: после каждого более-менее значимого решения мое настроение некоторое время напоминало кардиограмму – за несколько минут я мог почувствовать себя королем, шутом, мудрецом, дураком, богатырем, слабаком, образцом добродетели, злым сухарем, а потом вернуться к нормальному состоянию и снова стать Джерри Веревкиным, благо подобный шторм длился недолго.

Проснувшись утром, я почувствовал прилив сил и готовность к борьбе. Лишь немного меня раздражал тот факт, что Ренди не пришел благословить меня на войну. «Появится, когда будет мне нужен, – решил я. – Раз не пришел, значит, я в состоянии справиться самостоятельно». В тот день я вовремя вышел из дому и прибыл на работу на полчаса раньше обычного. Все утро я изучал Трудовой кодекс и юридические сайты с описанием подобных случаев.

Примерно в одиннадцать утра соблаговолившая прийти на работу Вероника здорово сорвалась на Полину из-за того, что девочка отказалась проверять ее материал в срочном порядке. На шум прибежали я, Инга и фотограф Боря. Втроем мы объяснили штатной ведьме, что ее задания срочными не являются. После коллективного ликбеза Вероника от Полины отстала, а все сомнения относительно правильности моего решения были окончательно развеяны. К двум часам дня у меня уже был четкий план действий, о чем я поспешил сообщить Владимиру Петровичу.

– Джерри, поясни еще раз, ты предлагаешь снизить количество работы для Вероники? Я не ослышался?! – удивился директор.

– Согласно трудовому законодательству работодатель может в одностороннем порядке снизить сотруднику зарплату, но должен обязательно аргументировать такой шаг. Снижение объема работы, на мой взгляд, уважительная причина. Если сотрудник откажется принять новые условия, его можно уволить, и никаких оговорок по поводу особого статуса матери-одиночки в данном случае нет.

– Мысль! – одобрил Владимир Петрович. – Слушай, Веревкин, тут такое дело, Эдику, нашему IT-гуру, предложили работу в крупном холдинге. Можешь с ним поговорить, чтобы не уходил?

– Конечно! – обрадовался я.

– Если уговоришь его остаться, по гроб жизни буду обязан, а пока позови ко мне Веронику. Думаю, самое время сократить колонку советов.

– Будет сделано, – кивнул я.

Скандал в тот день был что надо: Вероника, узнав о снижении зарплаты, кричала так, что слышали пингвины в Антарктиде, призывая на голову Владимира Петровича все казни египетские. Что до меня, то после разговора с директором я сразу отправился к Эдику. Заметив меня, он моментально бросил играть в очередную стрелялку и спросил, что у меня сломалось. Я в ответ похвалил его достижения в игре и пригласил выпить чаю. Мы договорились очень быстро. Как я и предсказывал, Эдику было важно лояльное отношение к его имиджу и увлечениям; он понимал, что в больших корпорациях такое поведение не приветствуется, а у нас ему позволяли (при отсутствии проблем) приходить в три часа дня и уходить в четыре утра. В общем, Эдик согласился остаться при условии, что ему немного повысят зарплату.

Полину также оставили в штате, о чем ни разу не пожалели. Что до Вероники, то после своего увольнения она доставила немало проблем охранникам, отказавшимся пускать ее в здание. Следующим этапом, конечно, стало ее обращение в суд. Многие люди вынуждены ждать рассмотрения своего дела годами из-за перегрузки судов, но заседание по иску Вероники назначили через два месяца после ее скандального ухода. Как этой женщине удалось добиться столь быстрого рассмотрения, история умалчивает. Вообще, я уверен, что если бы Вероника тратила меньше энергии на отстаивание прав и больше на работу, то стала бы миллионершей.

Выступать в роли ответчика со стороны газеты выбрали меня (по доверенности), поэтому вместо фотошопа и сочинения статей, мне пришлось корпеть над трудовым правом и судебным делопроизводством. Новые обязанности занимали время, но развлекаться не мешали, особенно когда приходил Ренди. Обычно начало настоящей осени, когда солнечные дни уступают место дождливым, температура опускается, а с деревьев опадают золотые листья, становилось для меня тяжелым временем; я чувствовал, как все идет на спад, жизнь замирает, и мой собственный организм тоже начинал засыпать: активность снижалась, я быстро уставал, часто портилось настроение. Обратный процесс начинался весной: когда появлялись первые проталины в снегу, я всеми фибрами души ощущал подъем. Можно сказать, что конец октября и ноябрь были для меня своего рода перестройкой на зимний режим, а март – на летний.

Тот год не стал исключением из привычных биоритмов, но благодаря Ренди прошел намного легче. Картинг и верховую езду сменили более спокойные, но не менее интересные развлечения; я заново открыл для себя Москву, и то, что в школе вызывало только зевоту, теперь восхищало и поражало. Например, когда мы пошли в Третьяковскую галерею, Ренди задал мне шокирующий вопрос: «Какую из картин ты повесишь у себя в кабинете?» Задумавшись, я больше двух часов ходил по залам, всматриваясь в представленные там шедевры живописи. Мне не нужно было запоминать годы жизни художников и заумные фразы вроде «игра света и тени» для сочинения, я был свободен в своем восприятии и мог смело критиковать. Так картина «Явление Христа народу» оказалась слишком большой для моего кабинета, полотна Врубеля – слишком мрачными, произведения Малевича – чересчур простыми. За право висеть в моем кабинете соревновались «Золотая осень» Левитана и «Черное море» Айвазовского. После нескольких пробежек от одной картины к другой победило «Черное море», так как его непостоянство лучше описывало мои непростые отношения с карьерно-материальным миром, чем яркие краски «Золотой осени». На выходе из музея Ренди купил репродукцию «Черного моря» и вручил ее мне со словами:

– Повесь в своем кабинете.

– У меня нет кабинета, – напомнил я.

– Будет. – Как всегда слова Ренди прозвучали не как предположение или пожелание, а как неотвратимый факт.

– Уговорил. – Я взял репродукцию. – Знаешь, экскурсоводы и преподаватели искусствоведения, узнав о моем отношении к шедеврам русской живописи, закидали бы меня камнями.

– Искусство существует для всех, а не для избранных, – произнес Ренди. – Авторы хотят, чтобы, глядя на их творения, люди испытывали живые эмоции: плакали, смеялись, успокаивались, гневались, – но только не стояли с равнодушными лицами ради желания показать свой высокий культурный уровень или порадовать учителя.

После посещения Третьяковской галереи мы решили немного пройтись по городу. Гуляя по набережной, мы увидели семью из четырех человек: папа, мама, сын лет семи и дочка лет пяти, – все четверо выглядели такими счастливыми, смеялись, разговаривали.

– Смотри, Ренди, прямо как из рекламы, – улыбаясь, прокомментировал я, – мужественный папа, светловолосая стройная мама и дети-ангелочки с милыми кудряшками.