Музейный роман - читать онлайн книгу. Автор: Григорий Ряжский cтр.№ 32

«Вот ещё, — мысленно хмыкнул Лёва, — мне или над диссером корпеть, или же на пропитание добывать, вместе свести никак не получится, больно уж серьёзный простой в делах обозначится. А возьмёшься, так сами же и скажут после, что говно, а не работа, какой от Алабина ждали, всё тухло и вторично. Нет, я уж подожду, пожалуй, ещё сколько-то, а там, глядишь, по совокупности присвоят — сами же говорят, кому, как не ему…»

Закончив мысль, матрона поинтересовалась:

— Так сделаете, Лев Арсеньевич?

Словами примадонны насчет обновлённой им старой версии по Малевичу Алабин был тогда совершенно сражен, не меньше. Сам-то, если честно, в эту сторону даже не помышлял, а вот ведь как интересно повернулось. Ай да умница Сарафьянов, ай да голова, ай какую ловкую подводку надыбал! И конечно, это лишь его идея, и больше ничья: Всесвятская навряд ли дотумкала сама, не въехала бы во всю глубину подобного выверта, живости разума не хватило б.

Конечно же, он написал статью, совершенно блистательную, о роли сентиментальности в сентиментализме творчества Шагала на примере портрета его матери, о чём до него не писал никто и никогда. Чтобы так, чтобы в самою суть копнуть, вывернуть наружу ранее не паханное, увидеть якобы сокрытое прежде ото всех… Сразу же работа была напечатана в качестве флагманской статьи выставочного буклета, после чего Всесвятская, тайно наслаждаясь унижением парижской соперницы, окончательно перешла со Львом Арсеньевичем на одностороннее «ты», демонстрируя тем самым высокую степень допуска искусствоведа Алабина к телу собственной персоны.

Натали Азон-Брюи, в отличие от матроны, чуждая самой идеи ехидства, связанного с изобразительным искусством, просто незаметно ни для кого выплакалась и, отыскав на открытии той выставки Льва Арсеньевича, высказала нужные слова. После чего по-матерински поцеловала в лоб. Чуть позже работу Льва Алабина опубликовали несколько респектабельных изданий, после чего она в короткие сроки была переведена на ряд европейских языков.

А вообще, много знал он про Всесвятскую, много всякого и разного. Порой это «всякое», будучи не равно объективно подано от многообразно «сердобольных» сторон, радикальнейше отличалось от «разного». Однако именно эти разночтения позволяли матроне столь продолжительно занимать должность главаря в наиглавнейшем культурном месте, неизменно экспонирующем лучшее мировое и отечественное изобразительное искусство.

Однако в этом кабинете раньше он не бывал, не довелось. Да и с покойной Коробьянкиной, хоть и наслышан был о той всякого, знаком был едва-едва, практически не пересекаясь делами. Нередко художественная общественность, скапливаясь по поводу и без, дробилась на группки, и уже они, кулуарные, малые и побольше, состоящие из лиц и имён, фланировали промеж остальных с целью освежить последние сведения насчёт движения должностей внутри корпорации. Алабин, натыкаясь то на одного, то на другого знакомца, ни разу так и не столкнулся с замшей: ни лбами, ни общими интересами. Сначала было попросту ни к чему; позже, когда стало во имя чего, предпочитал уже саму Всесвятскую, приголубившую и вписавшую Льва Арсеньевича в свой ближний круг.

— Полностью разделяю и подписываюсь! — Он протянул руку поднявшемуся навстречу ему Темницкому и с улыбкой добавил: — Военнопленное искусство должно перестать быть трофейным.

— Что, уже в курсе? — Хозяин кабинета слегка удивился такому дополнению и обеими руками крепко сжал Лёве кисть. После чего произвёл широкий приглашающий жест и указал на кресло против стола. — Присаживайтесь, Лев Арсеньевич, есть разговор, и, думаю, обоюдно приятный. — И сел сам. — Мы ведь, в общем-то, знакомы, если мне память не изменяет, верно? Ещё о-ох с каких времён.

— Ну да, — так же улыбчиво пожал плечами Алабин, — помнится, родители наши знавались, но и не так, правда, чтобы домами дружили, но ведь общались меж собой в какие-то те ещё времена, да?

— Как же, как же, — отозвался Темницкий, — мама моя и по сей день фамилию вашу вспоминает, говорит, какая прекрасная семья у нашего шефа, — они ведь вместе работали с вашим отцом. Или чего-то путаю?

— Нет, не путаете, Евгений Романыч, — согласился Алабин, — я тоже в курсе, хотя и мхом всё это за давностью лет поросло.

— Да-да… — грустно согласился Темницкий, — а папа-то как, в силе ещё? В порядке?

— Да там же всё, директорствует у себя в институте, ну и в Академии попутно трудится. Кажется, он там у них академик-секретарь или что-то такое, но тоже металлическое.

Оба синхронно улыбнулись, оценив шутку, после чего Темницкий, чуть театрально вздохнув, добавил:

— Жаль, не довелось раньше повстречаться, Лев Арсеньич, вполне могли бы давно трудиться бок о бок, над общим делом каким-нибудь. Тем более что вокруг теперь все только и говорят: Алабин — бренд, Алабин — качество. К тому же не жалуется на отсутствие внимания к своей персоне со стороны всяких там СМИ. Так что есть повод познакомиться поближе, дорогой друг, интересные дела начинаются, кончился культурный застой, пора, как говорится, закрома распахивать, свежий ветер впускать, пересматривать стратегию культурных ценностей наших.

— Это вы насчёт того, что скоро вещи можно будет своими именами называть? — не менее театрально подёрнув бровями, озадачил его Лёва.

— Это вы о чём? — не понял Темницкий. — Какие вещи? Какими именами?

— Да была история, помнится, принёс я как-то ещё по молодому делу коровинские эскизы к вам на атрибуцию, со стены баса Большого театра Гудилина снятые, ещё когда вы при Третьяковке обретались, припоминаете? Так вот, получил отлуп, по полной программе, к тому же никак не мотивированный. И подпись — «Е. Р. Темницкий, старший эксперт».

Темницкий расхохотался:

— А-а, вот вы о чём! Ну что ж, всякие бывали случаи, не скрою, может, и ошибочка вышла, не знаю, не знаю, не припомню уж теперь… — И глянул на Лёву. — А почему ж не пришёл-то ко мне, Лев Арсеньич, коль уж заприметил меня там?

Алабин отмахнулся:

— Да-а, не стоило того, не хотел скандалить, пережил я тогда это дело. Зато теперь вот сидим тут, общаемся честь по чести, а могли б и разругаться насмерть. И кому от этого было бы хорошо?

И по-доброму глянул на первого зама примадонны. Тот явно чего-то хотел. Не самого, кажется, неприятного.

— Вот именно. — Темницкий, казалось, даже обрадовался. — Слова твои, Лев Арсеньич, просто золотые, не меньше! — И с тем же вопросом в ответном порядке глянул на гостя: — Может, окончательно на «ты», как думаешь? По старой жизни если, а?

— Да легко! — недолго думая, согласился гость. — Без проблем, Жень. Даже в голову не бери, оно того не стоит.

И оба рассмеялись легко и непринуждённо, уже как старые, проверенные временем знакомцы.

Темницкий прошел к стеллажу, распахнул створки одного из отделений, выудил оттуда бутылку скотча, плеснул в два стакана. Кивнул в Лёвину сторону:

— Ну что, закрепим? — и, артистично чокнувшись о воздух, махнул свою.