IV
Методы работы полиции хитроумны и разнообразны. Мелоун, со скучающим видом бродя по улицам, через ненавязчивые беседы во время прогулки при «случайной» встрече, благодаря своевременно извлеченной из заднего кармана фляжке с крепким спиртным, а иногда и при суровом допросе перепуганного задержанного полицией узнал немало разрозненных фактов об организации, выглядящей все более угрожающей. Иммигранты оказались действительно курдами, однако говорили на неведомом современной лингвистике диалекте. Те немногие из них, что зарабатывали на пропитание честным трудом, в основном работали на подхвате в доках или торговцами всякой мелочью без лицензии, хотя их можно было увидеть и за плитой греческого ресторанчика, и в газетном киоске. Но большинство из них не имели никакой работы и очевидным образом были связаны с преступным миром; самыми безобидными из их занятий были контрабанда и бутлегерство. Все эмигранты прибывали на пароходах, трамповых сухогрузах и безлунными ночами втихую переправлялись на шлюпках к какой-то пристани, от которой потайной канал вел в небольшое подземное озеро, расположенное под каким-то из домов. Мелоуну не удавалось узнать, что это были за пристань, канал и дом, поскольку у всех его собеседников сохранились лишь смутные воспоминания о своем прибытии, к тому же они излагали их на таком наречии, что даже лучшим переводчикам не всё удавалось интерпретировать. Непонятной оставалась и цель их прибытия сюда. На любые вопросы относительно их прежнего места обитания и об агентстве, предложившем им отправиться в плавание за океан, ответом было молчание. Однако стоило поинтересоваться, что же побудило их переселиться сюда, на лицах появлялось выражение неприкрытого ужаса. Такими же неразговорчивыми оказались и гангстеры других национальностей, и все, что удалось в конце концов узнать об этом, было смутными упоминаниями, что какой-то бог или великий жрец пообещал неслыханное могущество, сверхъестественные возможности и власть в чужой стране.
И вновь прибывшие иммигранты, и бывалые бандиты продолжали регулярно принимать участие в тщательно охраняемых ночных сборищах Суидема, а вскоре полиция узнала, что бывший отшельник арендовал еще несколько квартир, где можно было переночевать, если знаешь пароль; в совокупности эти жилища занимали целых три дома и служили пристанищем для странных друзей Суидема. В своем особняке во Флэтбуше он появлялся редко, в основном лишь затем, чтобы взять или положить обратно какую-нибудь книгу, а внешний облик старого голландца постепенно становился еще более диким. Мелоун дважды пытался поговорить с ним, но оба раза разговор заканчивался резким требованием убираться восвояси. Суидем утверждал, что ничего не знает ни о каких заговорах и организациях; понятия не имеет, откуда в Ред-Хуке берутся курды и зачем они здесь. Он занимается исключительно изучением в по возможности наиболее подходящей обстановке фольклора всех иммигрантов в этом районе, и к этой деятельности у полиции нет никаких претензий. Мелоун попытался польстить Суидему, отозвавшись с восхищением о его брошюре, посвященной Каббале и древним европейским мифам, но старик смягчился совсем ненадолго. Сами расспросы ему не нравились, и он недвусмысленно намекнул гостю, чтобы тот убирался куда подальше. Мелоун покинул его чрезвычайно раздраженный и решил обратиться к иным источникам информации.
Что удалось бы раскопать Мелоуну, если бы его работу над этим делом не прервали, теперь остается только догадываться. Случилось так, что глупый конфликт между городской и федеральной властью приостановил расследование на долгие месяцы, и Мелоун оказался занят другими делами. Но он не терял интереса к этому делу, и потому тоже был удивлен происходящей с Робертом Суидемом переменой. Как раз тогда, когда весь Нью-Йорк был взбудоражен прокатившейся по городу волной похищений детей и таинственных исчезновений, с неопрятным ученым произошла загадочная и удивительная метаморфоза. Однажды он был замечен возле Боро-Холл с чисто выбритым лицом, аккуратно подстриженными волосами и в безупречно подобранном костюме, и с тех пор с каждым днем он демонстрировал все большую утонченность вкуса. Вскоре у него появилась живость в глазах, речь стала более светской, он начал терять портивший его фигуру лишний вес. Обретя снова пружинистость походки, жизнерадостность манер и, как ни удивительно, более темный цвет волос, явно без использования красителей, он стал выглядеть гораздо моложе своих лет. Одеваться он стал все менее консервативно и наконец просто сразил своих друзей тем, что отремонтировал и украсил свой особняк во Флэтбуше, а затем устроил серию приемов, приглашая на них всех, кого смог припомнить, проявляя особое внимание к своим полностью прощенным родственникам, не так давно пытавшимся объявить его недееспособным. Некоторые из гостей появились на приемах из любопытства, другие из чувства долга, но любезность и учтивость бывшего отшельника очаровала и тех, и других. Он заявил, что почти закончил работу всей своей жизни и недавно получил наследство от почти забытого друга из Европы, поэтому собирается провести остаток своих дней как более яркую вторую молодость, ставшую возможной благодаря материальному благополучию, тщательному уходу за собой и диете. Его все реже видели в Ред-Хуке и все чаще в том обществе, для которого он был предназначен от рождения. Полицейские отметили, что бандиты, ранее собиравшиеся в полуподвальном помещении на Паркер-Плейс, теперь устраивают сборища в старой каменной церкви, используемой иногда в качестве танцевального зала, но и старый адрес не совсем забыт: там и в ближайших домах по-прежнему бурлит всяческая нечистая деятельность.
Затем случились два вроде бы ничем не связанных между собой, но очень важных с точки зрения Мелоуна события. Первое – формальное объявление в «Игл» о помолвке Роберта Суидема и проживающей в Бейсайде мисс Корнелии Герритсен, дальней родственницы новоиспеченного жениха, молодой дамы, вращающейся в самых высших слоях общества; второе – полицейский рейд в старую церковь, служившую танцевальным залом, после того как кто-то сообщил, что видел в одном из полуподвальных окон здания лицо похищенного ребенка. Мелоун, принимавший участие в этом рейде, воспользовался случаем и внимательно изучил внутреннюю обстановку церкви. Найти ничего не удалось – более того, в здании вообще никого не оказалось, – но обостренное эстетическое восприятие кельта не могло не среагировать на некоторые довольно подозрительные, крайне неуместные в церкви вещи. Его покоробили грубые росписи на панно на стенах – на этих панно у лиц святых были такие мирские и сардонические выражения, что, пожалуй, не понравились бы любому мирянину. Да и греческая надпись на стене над кафедрой проповедника вызывала в нем не самые приятные ассоциации – это было древнее колдовское заклинание, попадавшееся ему еще в те времена, когда он учился в дублинском колледже, означавшее в буквальном переводе следующее:
«О друг и товарищ ночи, ты, восторгающийся собачьим лаем и льющейся кровью, крадущийся в тени надгробий, забирающий кровь и приносящий смертным ужас, Горго, Мормо, тысячеликая луна, обрати благосклонный взгляд на наши скромные подношения!»
Прочитав эту надпись, он вздрогнул и вспомнил звуки расстроенного органа, доносившиеся по ночам откуда-то из-под этой церкви. Он вздрогнул еще раз, когда, обследуя алтарь, он обнаружил металлическую чашу, по краю которой проходила темная, похожая на ржавчину полоска, и в этот момент ему в нос ударила удушливая волна смрада, налетевшая невесть откуда, из‑за чего он на несколько секунд застыл на месте от ужаса и отвращения. Память о звуках органа не давала Мелоуну покоя, и он внимательно осмотрел все подвальные помещения, но так ничего и не нашел. Это место казалось ему крайне неприятным, но ведь, в конце концов, богохульные панно и надпись – всего лишь грубые творения невежд.