Кадын - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Богатырева cтр.№ 46

– Что ты, сестренка? – спросил Санталай и крепко обнял меня за плечи. – Как неживая. Или замерзла? Грейся. Сейчас сказитель споет, порадует сердце!

Возле огня и правда сидел сказитель, тихонько перебирая струны нуна-арфы, готовился звать духов. Это был человек средних лет, охотник по знакам на шапке. Седина испещряла темные волосы, выбивавшиеся из-под нее, но мужчина еще выглядел сильным, и глаза его оставались юными. К нему сразу теплом наполнилось мое сердце. Его глаза, лицо и голос – все приковало мой потрясенный ум.

А когда он запел – я утонула в долгом, полном событий сказе об охотнике, не вернувшемся домой. Три года жил он пленником у Девы-Озерницы, младшей дочери далекого сурового Перевала. Полюбив, не пускала она его с гор, и только молодая жена, обратившись кукушкой, сумела вызволить мужа… Слова текли, переплетаясь со звуками арфы, история баюкала, я сидела, не помня себя, и не чуяла, как слезы текут у меня по щекам.

Но под звуки сказа беда пробивалась.

Говорить вокруг стали люди, шептаться, на меня указывали:

– Вот вождь их… Те, как устроились. Всегда говорили про них такое. Только раньше как-то втихаря…

Точно пчелиное гудение были эти слова. Я не слышала, только чувствовала – глядят на меня недобро, обернусь – отводят глаза. Как зуд раздражать это меня стало.

– Понять их можно… Девки молодые, всем же хочется…

– Раз уж и озерных дев на наших охотников тянет, от простых-то чего и ждать.

И приглушенно хихикали. Я опять обернусь – отворачиваются, улыбки в рукава, но глазами лукавыми сверлят. Меня это выводило из себя, но сказ далее шел, и я не хотела ни слова терять.

– Всю зиму на сборах просидели.

– Перед постом отъедались…

– Ладно бы сидели как все. Но эта-то, эта! И смелости откуда набралась столько?

– У нее мать – чужачка. И верно говорят: у них кровь блудливая.

Тут меня обожгло как плеткой. Вмиг обернулась, не успели отвернуться девы, виновато потупились, друг от друга попытались отсесть. А я, хоть и не взяла еще в толк, о чем они судачат, но почуяла гадкое. Еле досидела до конца, а у самой сердце в висках стучало, и ныло внутри: Согдай, Согдай! Глазами отыскивала – вдруг тут, не о ней разговор! – но не было ее.

Но вот в последний раз ударил сказитель по струнам, я тут же обернулась к сплетницам – но ни одной уже не было. И тут меня позвали:

– Ал-Аштара! – Меж людей проталкивался Талай. – Царевна! – сказал он и, схватив меня за локоть, повлек из толпы. – Беда, царевна. С Согдай беда.

«Вот оно», – поняла я. Лицо у него было горькое и взволнованное, каким я его никогда еще не видала.

– Упала? Убилась? – посыпались из меня вопросы, но будто против воли, внутри все твердило: не то, не то!

– Ануй людям стал рассказывать, что у него с сестрой… что у них было… – Он словно мял слова во рту, не решаясь произнести, и просительно смотрел мне в глаза: вдруг догадаюсь сама. Но потом будто махнул рукой. – Что он с сестрой не раз лежал, и потому знал, что не могла без меня она победить. Говорит: сил бы у нее на то не хватило. Говорит: кому, как не ему, знать, какая она наездница и какая сила у нее в ногах. И уже многим успел о том рассказать.

Сердце у меня упало. Я поняла, о чем шушукались люди. И единственный путь для Согдай поняла в тот же миг, чтобы не принести позора в чертог Луноликой.

– Что она сейчас? – Голос мой мне самой показался слишком холодным. Талай отпустил мою руку и отступил на шаг, вглядываясь в меня, точно в незнакомку.

– Царевна, ты же понимаешь, что это ложь, ты не можешь верить, это клевета, царевна! – заговорил он быстро.

– Ануй потерял сегодня честь, а Согдай – долю. Что она сейчас?

– Лежит в моем шатре. Ее мать с младшими в стане, она у меня живет. Я могу провести тебя. Я связал ее, царевна. Она хотела себя убить. Говорит, что Луноликой матери девы не живут после такого позора.

– Она права, но ее посвящение не закончено. Передай ей, что я освобождаю ее от обета. Пусть живет. Передай, что буду просить отца найти ей хорошего мужа. Это все.

Я замолчала. Талай смотрел на меня странно – впервые смотрел как на властелина, а не на девочку. С недоумением, горько.

– Поверь, Талай, это все, что я могу для нее сделать. – Я хотела сказать это мягче. Но вышло плохо. Я сама не знала, как себя в тот миг вести.

– Ты не пойдешь к ней, царевна? Ты можешь сказать это ей сама.

– Нет. Я не смогу сказать ей этого, ты сделаешь лучше. Она не просила тебя что-то мне передать?

Он молча мотнул головой.

– Не думал я, что ты поверишь, царевна, – сказал он горько.

– Я не верю, Талай. Можешь сказать ей об этом. Но люди поверят и будут помнить. Дурная память живет долго, и я не могу привести ее за нами в чертог Луноликой.

Он молчал, на меня не глядя. Люди разошлись, сказителя тоже не было. По поляне гуляли в темноте пары, слышались песни, смех, беготня. Все мне казались счастливыми и беззаботными. Не такими, как я.

– Наверное, ты права, царевна. Завтра пойду к царю, буду просить разрешить мне бой с Ануем. Если оставить его слова без ответа, люди сочтут это правдой.

Я кивнула. Я понимала, что больше нам не о чем говорить, но хотела побыть с ним еще. Мы стояли в темноте, не глядя друг на друга, и я подумала тогда, что мы впервые наедине и больше, верно, не увидимся. Однако все, что я чувствовала в тот момент, – только горе от потери доброй Согдай. Мне вспомнились наши с ней вечера, теплая, тихая дружба и ощущение тайны, что нас объединила, – и только тут сумела я понять, что это была за тайна: глубинное чувство любви мы носили с ней вместе. Моя любовь к ее брату на нее саму падала как отсвет. А ее любовь к Аную была – догадалась я, хотя не смогла бы понять как, но все – и разговоры ее, и намеки, и смущение – говорило за то. И если Ануй знал это, догадывался, тем больнее и горше должно быть моей Согдайке его предательство.

Я подумала так – и хотела пойти к ней, утешить, уже потянулась было к Талаю, чтобы сказать: «Проводи к сестре», – но встретила его глаза в темноте, такие знакомые, и отшатнулась. Словно со стороны увидала нас: а вдруг догадался бы кто о чувстве, что скрывала я даже от себя? Нет, прячь, прячь ото всех хвост, лиса! Без того много толков про мою у него учебу. Уж лучше мне не видеть его вовсе, уж лучше не появляться на людях с ним!

– Ты передашь сестре? – только и смогла я вымолвить. Он кивнул. – Прощай же. – Я развернулась и бегом пустилась прочь.

Долг, доля да совесть – стучало в висках, и слезы закипали на глазах. Долг, доля да совесть – все, что у меня есть. Я воин Луноликой. Не дева. Не человек.

Грудь схватывало болью.

Но мне тот праздник еще не все преподнес подарки. Задыхаясь, пытаясь удержать горячие слезы, со смущенным сердцем и дурной головой бежала я в темноте. Ноги вынесли к царскому шатру. У костра сидели люди из нашего стана. Еще издали я узнала голос Ильдазы. Она смеялась и шутила. Ак-Дирьи отвечала ей, а другие хохотали.