Путин против Ленина. Кто «заложил бомбу» под Россию - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Бушин cтр.№ 28

С первого же курса, в декабре, Ульянова исключают из университета. Потом арестовали и сослали в деревню Кокушкино. И вот, в семнадцать лет первый арест, первая ссылка.

Вернувшись из ссылки, Ленин блестяще сдает экзамены за юридический факультет и работает в Самарском окружном суде. Здесь же, в Самаре организовал первый революционный кружок. Затем — первый раз поехал в Петербург, немного позже — за границу: Швейцария — Франция — Германия. Всюду — хождение по библиотекам, знакомства с революционерами. В Германии посетил все путинские места, включая дискотеку, которой тезка заведовал. Возвращение в Россию: Вильна — Москва — Орехово-Зуево. Опять — встречи, знакомства. Потом Петербург, создание «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Под руководством «Союза» прошла знаменитая стачка петербургских текстильщиков, в которой приняли участие 30 тысяч рабочих и работниц. Второй арест, тюрьма, 14 месяцев в одиночной камере. Новая ссылка. На этот раз — Сибирь, Енисейская губерния, те самые места, где президента Медведева застала весть о грузинской агрессии, но он не испугался. Чего пугаться, когда есть такой министр обороны, как Сердюков.

Отбыв ссылку, Ленин уезжает за границу и там в тридцать лет вместе с Г. В. Плехановым они начали издавать первую общерусскую политическую газету «Искра». Хлопот с ней было побольше, чем с иными оппозиционными газетами в наши дни. Ведь она была нелегальной, печатать ее приходилось то в Лейпциге, то в Мюнхене, то в Лондоне, т. е. в трех разных странах. И переправлять в Россию, распространять было трудно и опасно. В киосках она, как ныне «Правда», не лежала.

В тридцать три года Ленин создает партию большевиков. Путин и Грызлов при несчитанных деньгах и необъятной власти слепили свою pocket-party в 50–60 лет. За плечами многих членов ленинской партии, как у самого создателя, — годы ссылок, тюрем, скитаний. У членов грызловско-путинской party все это пока впереди.

Надо ли говорить, какая сложная, трудная, опасная жизнь началась у Ленина на посту председателя правительства России. Достаточно напомнить, что на него было совершено шесть бандитских налетов и покушений, одно из которых едва не стало роковым и уж несомненно похитило у него несколько лет жизни. С чем это можно сопоставить ныне? Ну, однажды какой-то мужик врезал по загривку Горбачеву, одна девушка букетом из роз отхлестала покойного Яковлева в Самаре прямо на сцене театра во время презентации его очередного ученого труда. Да, розы были с шипами, но ведь это не то, что пули Каплан. А больше и вспомнить нечего…

Еще находясь в эмиграции, сорокапятилетний Ленин писал Инессе Арданд: «Вот она, судьба моя. Одна боевая кампания за другой против политических глупостей, пошлостей, оппортунизма… Это с 1893 года (то есть с 23 лет. — В.Б.). И ненависть пошляков из-за этого. Ну, а я все же не променял бы сей судьбы на мир с пошляками». Как это похоже на известные слова Пушкина о том, что несмотря на все тяготы русский истории, он — «клянусь честью» — не хотел бы переменить отечество и иметь иную историю, чем та, что Бог нам послал.

Шли годы, десятилетия, скоро уже сто лет, как Ленин умер, а племя политических глупцов, пошляков и оборотней-оппортунистов, орда ненавистников Ленина и клеветников на него не убывает. Максим Горький в знаменитом очерке о Ленине вскоре после его смерти писал: «Даже некоторые из стана его врагов признают: в лице Ленина мир потерял человека, «который среди всех современных ему великих людей наиболее ярко выражал гениальность… Немецкая буржуазная газета Prager Tageblatt напечатала о Ленине статью, полную почтительного удивления перед его колоссальной фигурой и закончила словами: «Велик, недоступен и страшен кажется Ленин даже в смерти».

«По тону статьи ясно, — продолжал Горький, — что вызвало ее не физиологическое удовольствие, цинично выраженное афоризмом «Труп врага хорошо пахнет», не та радость, которую ощущают люди, когда большой беспокойный человек уходит, — нет, в этой статье громко звучит человеческая гордость человеком».

Такая гордость недоступна и непонятна нашим доморощенным пошлякам и ненавистникам, всем — от покойного Волкогонова да перманентно животрепещущего Познера. Этот беседовал в ночной программе первого канала телевидения с польским послом Ежи Баром. Речь шла, разумеется, о двух Катынях — о расстреле польских офицеров немцами в 1941 году и о гибели самолета с руководителями Польши, летевшими на поминальную церемонию. И странная это была беседушка… Улыбка то и дело перепархивала с одних старческих уст на другие, а порой собеседнички даже не могли удержать приступ смеха…

Я знал, чем Познер закончит: конечно же, как всегда, — проклятием коммунизму, Ленину и Сталину. Он тужился на эту тему в течение всей беседы, а закончил тем, что вслед за Геббельсом, творцом Катыни-1, объявил коммунистическую партию «преступной», ту самую партию, членом которой, как шкурник от рождения, лет двадцать состоял. Нет, мазурик, преступна не партия, спасшая тебя и твоих соплеменников от душегубки, — преступна власть, которая ежедневно дает возможность с самых высоких трибун лгать и клеветать, унижать и оскорблять народ, к которому они не имеют никакого отношения, — таким, как француз Познер, грузин Сванидзе, грек Попов, поляк Радзинский, словак Радзиховский, испанка Новодворская, турок Млечин, «проклятый жид, почтенный Соломон» Михалков, как сказал бы о нем Пушкин, и другие.

А покойный Волкогонов? О, этот целую книгу о Ленине накатал. Поди, сейчас, сидя на сковороде, чертям вслух читает. Да и как было не накатать книгу после появления в 1992 году в журнале «Русская мысль» письма Инессы Арманд, посланного Ленину в декабре 1913 года из Парижа в Краков, где она тоже недавно была. Вот оно в сокращении.

«Расстались, расстались мы, дорогой, с тобой! И это так больно. Я знаю, я чувствую, никогда ты сюда не приедешь! <…> Какое большое место ты еще здесь, в Париже, занимал в моей жизни. Я тогда совсем не была влюблена в тебя, но и тогда я тебя очень любила. Я бы и сейчас обошлась без поцелуев, только бы видеть тебя, иногда говорить с тобой было бы радостью — и это никому не могло бы причинить боль. Зачем было меня этого лишать?<…> В Париже я в то время боялась тебя пуще огня. Хочется увидеть тебя, но лучше, кажется, умерла бы на месте, чем войти к тебе, а когда ты заходил, в комнату Н.К., я сразу терялась и глупела. Всегда удивлялась и завидовала смелости других, которые прямо заходили к тебе, говорили с тобой. Я так любила не только слушать, но и просто смотреть на тебя, когда ты говорил…» И в конце: «Ну, дорогой, на сегодня довольно. Вчера не было письма от тебя! Я так боюсь, что мои письма не попадают к тебе — я послала три письма, это четвертое. Неужели ты их не получил? По этому поводу приходят в голову самые невероятные мысли.

Крепко тебя целую.

Твоя Инесса».

Тут можно только добавить, что это писала 39-летняя красавица, мать пятерых детей. И писала не главе правительства, а всего лишь эмигранту, автору нескольких книг, мужчине средних лет с непредсказуемой судьбой. Ведь тогда пели «Варшавянку» с полным сознанием серьезности этих слов:

В бой роковой мы вступили с врагами.