Под шляпой моей матери - читать онлайн книгу. Автор: Адельхайд Дюванель cтр.№ 15

Теперь я представляю себе, что мертвый водитель сидит скрючившись в своем кресле, но пассажиры тем не менее с полным доверием садятся в трамвай. Я спотыкаюсь, потому что, как обычно, в течение дня слишком много пила. Некоторые дома вдали были ко мне совсем близко, другие, стоявшие поблизости, казалось, были вдалеке. Я радовалась предстоящей встрече с дочуркой у моих родителей этим вечером: еще не все было потеряно. Моя маленькая дочь наверняка построила для меня на ковре дом из кубиков.

Одна влюбленная пара придумала собственный язык: некоторые слова заканчивались на «-бёллер», другие на «-уль». По неосмотрительности они иногда говорили на нем, когда рядом были другие люди. Но рядом с ними редко кто-то был: они жили в большой комнате, словно на острове. Он рисовал, она вышивала гобелены. Но несмотря на их язык и то, что оба были еще очень молоды, их можно было назвать серьезными личностями. Разумеется, это было тяжело, ведь она называла его Рольбёлль, а он ее Зольбе.

Они хотели ребенка; Рольбёлль представлял себе маленькую девочку: «Как мило она будет толкать коляскуль по нашей комнатуле». Но спустя два года Зольбе никак не могла забеременеть и очень печалилась по этому поводу. Рольбёлль тоже был подавлен. Оба чувствовали вину друг перед другом. Теперь они говорили друг с другом запинаясь. Зольбе расшила все свои платья.

Однажды весной, в прохладную дождливую погоду, Зольбе украла ребенка, сидевшего в колясочке у магазина. Она быстро, как будто ослепла от решимости и страха, толкала коляску по переулку, пересекла парк и оставила ее на заднем дворе. Она поднялась с ребенком по лестнице, распахнула дверь, вошла и села в кресло-качалку, стоявшее посреди комнаты. Сказала Рольбёллю: «Вот ребенкуль». Ребенок тихо заплакал. Вместе они сняли с него курточку и предложили печенья, но плач перешел в громкий крик. Ребенок был изящно сложен, с тонкой шеей и рыжими волосами; глаза цвета серой гальки. «Он нам подходит», — заверила Зольбе.

Они счастливо жили с ребенком, придумывали новые наречия, еще веселее, и фантастические картины, но страх удерживал Зольбе от того, чтобы брать ребенка с собой за покупками. «Давай уедем, — просила она Рольбёлля, — начнем новую жизнь в другом городе и познакомимся с людебёллерами, которые будут восхищаться нашим ребенкулем». Рольбёлль бормотал, что ребенкуля будут искать и в другом городе. Он брал его на руки, а Зольбе щекотала за ушками.

Однажды утром, когда Зольбе, Рольбёлль и ребенок завтракали, в дверь позвонили. Зольбе открыла, в квартиру ворвались полицейские: Зольбе и Рольбёлля арестовали, ребенка вернули матери.

Под серебряным небом широким потоком течет соленое озеро; вдали катятся небольшие волны. В одном месте вода светится фиолетовым: там давным-давно утопилась от несчастной любви Виолетта. Низкие узловатые деревья и кусты, колышущиеся на ветру, окаймляют берег. Маленькая девочка на балконе белого дома с синими ставнями и дверьми тянет за шнурок музыкальной шкатулки; колыбельная Брамса звучит на ушко спящей кукле. Здесь, в этой стране, есть сады камней с колодцами-журавлями, пинии и оливковые деревья. По ночам в ветвях шуршат сони; слышно их странное кряхтение. Иногда вдалеке видно человека, бегущего перпендикуляром к линии горизонта, ему это кажется очень полезным; над ним кружат чайки. «Если смотреть снизу, — думает ребенок, — у чаек большие животы, как белые подушки». Внезапно, как призрак, над стенами проносится солнце. Лицо ребенка искусано москитами. Засыпая и во сне ребенок вертится на подушке; мать говорит «возится».

Соленое озеро, небо и замершие деревья с кружащимися мыслями каждый день образуют новое лицо. Мать говорит: «Лицо вдовы в вуали нравится мне больше остальных». Еще есть лицо хитреца. За закрытым дверным ставнем по ночам шелестит бумага на балконе; дверь открыта, ставень закрыт. В каждой из четырех квартир есть наружная лестница на балкон; оттуда можно пройти в кухню, а затем в спальню. Иногда мать лежит без одежды, завернувшись в четыре хлопковых покрывала, на жестком белом пластиковом кресле, подложив тонкие подушки. «Пожалуйста, — произносит она, — не заводи шкатулку». Ветер гонит по острову песок из пустыни; белые дома желтеют. Мать вздыхает, как будто глотает гальку. Ребенку кажется, что мать вдруг оказалась в пустой комнате; она медленно ее покидает: кровь, вода, глаза, все вытекает из нее. Ребенок играет с широко открытым ртом; кончик языка касается верхних передних зубов: язык откатывается внутрь. Солнце это пылающая роза, которая гаснет в соленом озере. Остров, на котором живут женщина и ребенок, называется ПТИЧКА КЛЮЙ ИЛИ УМРИ.

Три года назад Верена попала под колеса автомобиля доставки; она видела машину и несмотря на это переходила дорогу. Ее ноги были раздроблены. Она долго лежала в госпитале, ее несколько раз оперировали, она передвигалась в инвалидном кресле, а потом ходила на костылях. Однажды кто-то спросил: «Ты хотела покончить с жизнью?» Она ответила: «Это была не депрессия, это была эйфория».

В такси Верена чувствует себя в безопасности; она любит сидеть спереди рядом с водителем, ощущает его позитивную или негативную энергетику и почти не разговаривает, только отвечает на вопросы. Он едет осторожно, но быстро; счетчик показывает, сколько стоит безопасность. В своей кровати Верена тоже в безопасности; она засыпает на правом или левом боку, правая или левая маленькая изящная пухлая ручка лежит на крошечном плюшевом мишке, но никогда на его лице; ему нужно дышать. Верена использует телевизор как радио; она лежит на кровати, чувствует рукой мишку и слушает звук передачи. Картинку она представляет себе сама.

В зеркале заднего вида такси Верена видит Мону Лизу: глаза скрыты за темными стеклами очков, рот искривлен в знаменитой улыбке. Верена считает, что Мона Лиза похожа на курицу, которая выбежала на птичий двор и испугалась остальных кур, а потому сидит одна, как в клетке, за картонными коробками, где ее и кормят.

Внезапно шофер останавливается; Верена слышит звук, как от разбитого стекла, и крики. Шофер выходит из машины. Верена открывает дверь и видит на бордюре маленькую девочку, лежащую рядом с детским велосипедом. Ребенок плачет и громко зовет маму; рядом стоят испуганные люди. Верена одергивает длинное индийское платье и шепчет: «Это была не депрессия, это была эйфория».

Мариэтта отвела ребенка в детский сад и поехала на работу. В магазине мужской одежды она купила несколько вещей, хотела одеться на работу попривлекательнее, она ненавидела себя во всех этих аккуратных юбках и блузках. Какой-то старик сел в трамвай и обвел пассажиров ледяным взглядом. Мариэтта испугалась; она никогда не навещала, как она его называла, «дедушку Мороза». Теперь же она надеялась, что он ее не заметит. Он учил ее быть богобоязненным ребенком.

Небо было того же сверкающего цвета, что и колеса трамвая. Было душно. Мариэтта, которая никогда не смотрела по-глупому дерзко или хотя бы с любопытством, вышла из трамвая, старик ее не заметил; переходя улицу, она думала, что если бы была прозрачной, люди могли бы читать ее мысли. Она совсем сжалась. Хотя был только август, ветер нес по тротуару сухие листья.