– Ох-х-х-х!!!..
– Тьф-фу-у-у-у!..
– Ах, ты!!!..
Все трое вынырнули из обжигающе-холодной осенней воды и заотфыркивались.
– Я… плавать… не… умею… – прохрипел царевич, пытаясь опереться о воду, чтобы приподняться над поверхностью.
– И я… тоже… – поддержал его чародей, хватая воздух ртом целыми кусками и отчаянно колотя одной рукой по воде.
[21]
– Ну так на ноги встаньте, – посоветовал им Зимарь. – Здесь, кажись, мелко.
– Да?
Даже не сапог – коленка Иванушки тут же, как в подтверждение слов старика, наткнулась на каменистое дно, порвав штанину и посадив синяк.
– Ай!.. Уй!.. Точно, – нашел дно и Агафон. – Вот гадская утка – что на нее напало! Что ж это ты так промахнулся-то, дед, а? Что ты ей такое загадал, что даже она догадалась?
– Что-то про умрунов? – наморщил лоб под облепившими его ледяными волосами Иван.
– Да про каких умрунов, что вы городите, сынки? – возмутился дед. – Про колокол я загадал – «Живой мертвого бьет, мертвый во всю голову ревет». Колокол это. Какие еще умруны, что это вообще такое, я вас спрашиваю?
– Не знаешь? – Агафона передернуло – то ли от холода, то ли от воспоминаний. – Счастливый ты человек, дед Зимарь. – За такое незнание и искупаться не жалко.
На карачках потерпевшие уткокрушение вылезли на берег и, упав в изнеможении, оглянулись на реку.
Куда-то далеко, в море-окиян, уплывал короб Иванушки вместе со всеми их скудными припасами и единственным одеялом. А на самой середине реки покачивалась на волнах и время от времени хлопая себя по бокам, заливисто, басом хохотала уткоженщина Матрена.
– У-у, водоплавающее! – бессильно погрозил ей кулаком волшебник, отвернулся и прямо перед своим носом увидел острие вил.
* * *
Скорее старших, чем средних лет человек с аккуратно подстриженной шкиперской бородкой, но без усов закатал рукава белого балахона, поправил белый островерхий колпак, съехавший на глаза, и склонился над странной многоэтажной конструкцией из связанных вместе, одно над другим, увеличительных стекол. Конструкцию держал над неглубокой плошкой с белыми капельками на дне молодой человек, как две те же самые капли похожий на пожилого.
– Нич-чего не видно. Подвинь, пожалуйста, номер пять к номеру шесть на треть миллиметра.
Юноша быстро повиновался.
– Хм… Еще хуже… Попробуй сдвинуть номер восемь к номеру девять на столько же.
Лупы были сдвинуты.
Бородатый молча и сосредоточенно вглядывался в них несколько минут то правым, то левым глазом поочередно. Потом попробовал смотреть обоими, но тут же сдался.
– Нич-чего не видно, – снова пробормотал он и повернулся к своему ассистенту:
– Включи, Геннадий, свет, пожалуйста.
Геннадий положил лупы на стол, взял с полки две палочки из двух разных металлов с длинными проволочками, ведущими к пузатому стеклянному шару в деревянной тарелке, и опустил их в крынку, источавшую удушливый запах кислого молока.
В шаре вспыхнуло нечто и осталось гореть ровным желтоватым светом.
– Спасибо. Так получше, – рассеянно кивнул пожилой и снова наклонился над этажеркой из луп, усердно подставленных ему Геннадием, который по возрасту мог бы быть просто Геной.
Подобрав наощупь левой рукой со стола пузырек, правой рукой бородатый выловил из металлической лоханки рядом тонкий острый металлический инструмент и принялся тыкать им в капельки, высунув от усилия и напряжения язык.
От этого важного занятия его не смог отвлечь даже извиняющеся-почтительный стук в дверь.
– Не мешайте! – строго отозвался вместо него Геннадий, и посетители, приняв, очевидно, эти слова как приглашение к действию, со скрипом отворили дверь.
– Не вели казнить, вели слово молвить! – гаркнул с порога затянутый в самодельную кольчугу, как окорок в авоське, бородатый мужик.
Человек в балахоне вздрогнул от неожиданности, поддел инструментом плошку, и та, пользуясь случаем, радостно взмыла в воздух, налетела на книжный шкаф, забрызгав своим содержимым несколько томов, приземлилась на перегонный куб, соскользнула, перебив стеклянный змеевик и, с чувством выполненного долга, разбилась о пол.
– Ах, чтоб тебя!.. Ну что там еще, Тит Силыч? – оглянулся он сердито, и перевязанные бечевкой очки в толстой черепаховой оправе сползли на кончик носа.
– Засланцев поймали. Смотлите сами, боялин.
И огромный комодообразный мужик с вилами наизготовку сделал шаг в сторону, пошарил рукой у себя за спиной и втащил в избу связанного по рукам и ногам Иванушку. Вслед за ним двое помощников Тита Силыча, похожих на него как два (или три?) комода втолкнули аналогично перемотанных веревками, словно решивших наконец окуклиться гусениц, Агафона и деда Зимаря.
– Что, трое?
– Тлое, боялин. На этот лаз по леке подоблались, только хотели плосочиться, а тут мы тут как тут с лебятушками. У нас не забалуешь, – довольно ухмыльнулся Тит Силыч и беззлобно ткнул кулаком в бок Ивана. – Поздоловайся с боялином.
– Здравствуйте, – смог, наконец, оторваться от восхищенно-озадаченного разглядывания обстановки комнаты Иванушка.
А поразглядывать тут было что.
Иван никогда не был в мастерской волшебника, но в его представлении она всегда выглядела именно так: полки, от пола до стены уставленные сосудами самой невероятной и причудливой формы, заполненными разноцветными, попеременно то булькающими, то дымящими, то меняющими свой цвет разноцветными жидкостями; таинственные предметы, наводящие на мысль то ли о кабинете знахаря, то ли о камере пыток; огромные, как камни фундамента городской стены Лукоморска, потертые фолианты с потускневшими от времени золотыми обрезами; непонятные схемы и диаграммы на пергаментах, развешанные на окнах,
[22]
и черная школьная доска, прислоненная к одной из полок, исписанная загадочными знаками и формулами – вечной жизни и любви, не иначе.
Единственное, что никак не вписывалось в его представления о кабинете мага-алхимика, были клетки. Клетки с курами.
– Меня зовут Иван, я брат царя Лукоморья Василия Двенадцатого. А это – мои спутники. Агафон и дедушка Зимарь.
– Очень приятно, – пожилой близоруко сощурился, улыбнулся и шагнул к Иванушке с протянутой рукой. – Евгений Парадоксов. Сабрумайский ученый. А это мой сын Геннадий, ассистент. Добро пожаловать.
Иван в ответ виновато покривился и кивнул на свои веревки.
– Тит Силыч, развяжите их, пожалуйста. Они не засланцы. То есть, не шпионы, – Парадоксов на секунду замер и несколько смущенно замигал. – Вы ведь это имели в виду?