России ивовая ржавь (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Мерзлов cтр.№ 39

Застывшие преградой в наступающей ночи, сплошной стеной стояли кедры. Полустанки пролетали без остановок – их печальные, в густеющей темноте огоньки, мелькали уютными пристанищами путника.

Я старался быть близким в перевоплощении. Наверное, это у меня получалось. К чаю интерес пропал – он остывал не выпитым до конца. Вся наша разноликая компания, с видимыми признаками нетерпения, ожидала следующих действий.

– Так начинается большая любовь, – причитнула Фенечка.

– Да-а, – подхватил Вениамин, – любить – не мелочь по карманам тырить.

Федор помрачнел, в мимике недовольства налитые щечки обвисли грозовыми тучками. Он вмешался с неприсущим ему вызовом, артикуляцией маскируя раздражение:

– Прошу святое не опошлять!

– Давайте жить дружно, котик…, – коснулась Джулия открытой ладошкой спины Федора.

– Не травите душу, давайте же, что их ждет дальше? – жалостливо обратилась она ко мне.

Слушая их, я сделал укор своему предубеждению по оценке «скверного» настоящего и «чудесного» прошлого. В вечном поиске совершенства меняются одни декорации – острые обстоятельства всегда оголяют нашу ранимую русскую суть. А человеческие ценности не пропадают бесследно – они остаются в нас полезными ископаемыми, лишь меняя горизонты залегания. И степень эмоциональности – не что иное, как визитная карточка личности – уровень глянца или матовости ее с разной степенью отражает краски истории.

– Вы как голые на свидание, – брякнул Вениамин.

Я обратил внимание, с каким усилием впились пальцы Джулии в запястье рванувшего с места Федора.

– Вижу! Не дергайся, Федя. Отчего я такой злой? Догадайся. Восемь лет из моей психики лепили кучу дерьма, заметь, я до сих пор в адеквате. Говорит это о силе моего духа? Докажи действием, что и твоя индивидуальность не жалкий продукт идеологии, и ты нечто особенное – для лучшего подхода к твоим ушам. Саморисование все! В отсидке я зря не терял время – почитывал всякие книжки, по психологии в особенности. Американец Дейл Карнеги оказался ближе всех к потребительским чаяниям. Читай, Вася, пока мозг твой не закис от низкопробной подачки… И не трись ты уже, наконец, об Юльку: покуролесит ее, пар выпустит и вернется к «уму». Ты, может быть, и хорош – для кого проще. В этом спектакле роль твоя «реприза в промежутке». Дочка ее за это время дозреет – не придется телепаться между двух зол. Нет там никакого зла. У зла одно единственное лицо – насилие!

Фенечка кряхтнула, резко поднявшись – без тапочек, босой, дотянулась до второй полки.

– Позволь тебя, Вениамиша, чмокнуть, – и она звучно поцеловала оцепеневшего Вениамина в щеку.

…335-й скорый вкатился под фермы конечного вокзала строго по расписанию. Пассажиры растянулись на выход полноводной рекой, обтекая островок нашей поредевшей компании. Вениамин вышел в районе новых нефтепромыслов, Фенечку Филимоновну проводили следующей – на берегу озера Байкал. По пути к нам подсели два молодых парня. Уткнувшись в планшеты, они за всю оставшуюся дорогу не оставили в памяти ни своих имен, ни запомнившихся особенностей. Джулия с Федором не хотели отпускать меня просто восвояси, равно, как и я не мог потерять их в житейской прозаичной сутолоке.

Федор, узнал я сейчас, после тяжелого расставания с женой ехал пересмотреть прошлое к престарелой тете на край земли. Дочь Джулии, не имея строгих правил взаимоотношений, откровенно клеймилась 84-летним «оракулом», поэтому и не приняла его. Логика двух заблудившихся во времени людей мне была понятна. Предположить их будущее со стороны я бы смог, не будь ностальгических особенностей каждого. В этот миг я принимал любую версию счастливого исхода. Возможно, печаль Груши их к чему-то обяжет?!

Чрезвычайным обстоятельством в случае с Грушей стала Отечественная война. В нашем, мирном течении, обстоятельства рождаются иной суровой действительностью – одинаково чуждой существу человека.

Единственный свидетель мог дополнить недостающие страницы повести тех лет. В моих планах оставался визит к оставшемуся в живых донкерману т/к «Вайян Кутюрье».

Попал я в дом к донкерману Паше Гнилицкому, к большому сожалению, слишком поздно. Его дочь, выслушав о цели визита, отчаялась пустить меня к тяжело больному отцу. Немало оказалось и пяти минут. В загоревшихся блеском глазах Паши я успел прочитать больше, чем мог ожидать. Он напрягся последним усилием:

– Грушенька? Она жива?

Пусть простит меня небо – я промолчал.

Через три дня мы проводили в последний путь «Пашку-токи так» – под этим смешным прозвищем остался он в памяти Груни.

…Пришла очередная весна – буйная в этом году.

В долинах дружно цвели сады. С нависающих с двух сторон хребтов, боярышник разбросал дымчато-белые шапки соцветий. Ранний клен сыпал прозеленью отживших лепестков.

В ностальгическом угаре брел по лесной дороге к объекту своего вожделения. На освещаемых полянках, как всегда, в почетном карауле замер бессменный часовой – девясил. Крутой поворот – за ним другой, дальше длинный затяжной подъем. Где-то там, на середине склона, на одном из сыпучих откосов, в благородном поклоне замерла моя груша-дичка. Еще издалека я ужаснулся поникшему стволу: он чернел поперек дороги преградой в мое будущее. Прошлогодняя лианка адамова корня, ласкающая ее ствол, качалась на ветру безжизненным придатком.

От необратимой потери беспорядочно ускорилось сердце. Случайно, совсем рядом на откосе, в глаза бросился гибкий стебелек – им оказался, набирающий силу, однолеток груши-дички.

«Ты виновата, Груня, только не в том, в чем тебя обвинили. Твоя вина стоит за пределами человеческого разума. Ты – герой! Ты любила Родину, как любил ее Сережка Есенин – вы не одни, поэтому она и Великая Россия, «хотя и есть в ней грусти ивовая ржавь».

Как ни мала пылинка, и она —

Всегда куда-нибудь устремлена.

Предвыборная пропаганда плакатами и транспарантами на некоторое время оттеснила повседневные рекламные призывы. Подретушированные телевизионные лица с воодушевлением смотрели с высоты виадуков и придорожных щитов, отдав себя воле мудрого народа, пытаясь в решающий момент в кратких метафорах создать, похожий на правду, миф о грядущей счастливой жизни.

Не поверят, но придут: слишком свежа в воспоминании тяжелая тропа безвременья. Придут, чудом сохранившиеся, немногочисленные, доверчивые и сентиментальные, со слабой надеждой, что придется когда-нибудь выбирать не лучшего из худших. Придут с еще более слабой надеждой о светлом будущем, когда на их суд будут представлены честные лица заслуженных деятелей с большим перечнем благовидных заслуг.

А пока навязчивые призывы и изощрения рождают одни противодействия – пусть «пылинки», но в судный день – значимой силы.

Только войдя домой, становишься, да и то на короткое время, пока не засветился экран, ядрышком без назойливой оболочки.