Пэджис дала крен на нос, так что флаер смог заглянуть наружу. Светлана с Перри встали у скудного набора флекси, какие сумели собрать для работы. Изображение, которое изо всех электронных сил пытались сгенерировать из приходящего потока данных дряхлые приборы, испещряли царапины и мертвые пиксели. Смотреть особо не на что: черная пустота с пятнами оранжевого псевдоцвета, будто зарево огней над большим городом. Разбитое на части изображение сопровождали колонки цифр, линейные графики. Когда-то Светлана сразу поняла бы, что они означают. Но теперь все почти стерлось из памяти. Легкость восприятия математики и работы с ней – это и в инженерии, и в физике дело постоянной тренировки. Оторвись надолго – и все угасает.
За тринадцать лет Света забыла почти все. Теперь оставалось лишь тыкать пальцем в небо, надеясь, что кто-то вроде Пэджис не заметит вопиющих провалов в понимании.
– Как с радаром? Видно что-нибудь? – спросила Барсегян.
– Не уверена, – ответила Пэджис, жуя кончик пряди волос. – Неладное тут, плюс к тому я не вполне доверяю тому, что вижу.
– Может, рассеяние от краев дыры? – предположил Перри. – Обычно такого хватало…
– Не рассеяние. Слишком далеко для него. И чертовски слабо. Вероятно, данные накладываются, что-то осталось в буфере и смешивается… но вряд ли.
– Как далеко? – спросила Света.
– Восемьдесят тысяч километров – четверть световой секунды.
Было время, когда Света рассмеялась бы, услышав «слишком далеко» про четверть световой секунды. Это же пустяк по сравнению с рабочей дальностью «Хохлатого пингвина», измерявшейся световыми часами. Но уже тринадцать лет мир Светланы ограничивался двумястами километрами, и она привыкла измерять расстояния по этой шкале. А теперь приходилось заново приспосабливаться к расстояниям большого космоса за «железным небом».
– Нужно видеть, что там, – заметила она. – Выведи флаер наружу. Может, с другой стороны рассмотрим лучше.
– Ты уверена? – Пэджис оглянулась.
– Выводи!
Пэджис толкнула джойстик, понуждая флаер нырнуть в дыру. Гладкий срез отразил серебристо огни робота, и тот вдруг исчез, вылетев за «небо».
– Держи его в сотне метров от поверхности, – приказала Светлана.
Пэджис кивнула и чуть толкнула выхлопом флаер, остановив машину.
– Развернись. Посмотри на отверстие снаружи.
Вот она, внешняя поверхность «неба», виденная дотоле лишь на упавшем куске. На первый взгляд ничего удивительного. Внешний край на всей дальности прожекторного света столь же гладок и темен, как и внутренний, одинаковый во все стороны, черный и плоский, как нефтяное пятно, и поблескивающий тускловато.
– Отражение чуточку лучше, чем от внутренней поверхности, – объявила Пэджис. – Но это, похоже, единственное различие. Кажется, по рассеянию я вижу уже кривизну поверхности. Можно составить ее карту. Топлива хватит на пару облетов.
– Но мы же потеряем контакт, когда флаер уйдет за горизонт, – указал Перри.
– Скорее всего. Но если гирокомпас сработает исправно, автопилот вернет машину к отверстию.
– Для начала я хочу узнать, куда нас, к черту, занесло, – сообщила Светлана. – Ты все еще видишь эхо на восемьдесят тысяч кликов?
– Пока да, – подтвердила Пэджис, – тут не только оно. Отражает и от чего-то гораздо дальше, чем восемьдесят тысяч кликов, но отклики слабее.
– О каких расстояниях идет речь?
– Сотни тысяч километров. Целые световые секунды.
– Разверни камеру. Пройдись по окрестностям, ведь у нас теперь поле зрения куда шире.
– Уже делаю, – отозвалась Пэджис с толикой раздражения – мол, не надо мне напоминать про такие вещи.
Света прикусила губу – ясно ведь, та старается как может.
– Эй, а там что-то есть, – заметил Перри.
– Угу, похоже, – согласилась Пэджис.
Камера поворачивалась, и в поле зрения вползло нечто диковинное: на прежнем оранжевом фоне показалась тонкая светящаяся волнистая линия. Словно волос попал в объектив.
– Зум можно включить? – спросила Светлана.
– Извини, нет. Не было времени инсталлировать пакет для зума.
Света кивнула. Она представляла, какого напряжения Пэджис стоило так срочно собрать флаер. Чудо уже то, что удалось делать хоть такие съемки.
– А увеличить поле зрения?
– Увы, тоже нет. Можно полосами просканировать все поле зрения, а потом склеить полосы в процессоре флекси. Но это требует времени. И топливо мы будем жечь с кошмарной скоростью.
– Давай, сканируй – даже если не хватит топлива вернуть флаер. Мы всегда сможем подобрать его после. Сейчас я хочу знать, где мы.
* * *
В последнее время на Янусе ни одно дело не укладывалось в отведенный угол. Сама задача сканирования и склеивания полос в единую картинку – детская забава. Но у оставшихся флекси не хватало объединенной памяти, чтобы обрабатывать большой массив данных, и приходилось употреблять хитрые, сомнительные алгоритмы, до предела напрягавшие изобретательность Пэджис.
Светлана знала, что Пэджис лучше не беспокоить. Чтобы избежать искушения постоянно заглядывать через плечо, поехала на тракторе назад в Крэбтри по новой дороге, наслаждаясь монотонным, бездумным процессом вождения, загипнотизированная бесконечной ниткой сверхпроводящего кабеля. Эмили только вернулась из школы, и Света взяла дочь к Вану Жаньминю, который – как Барсегян помнила со времен прошлого визита к нему – обещал дочери лошадку-качалку. На выполнение обещания никто не надеялся, но – вот сюрприз! – лошадка оказалась готова и блестела яркой ядовито-алой краской. Ван недавно выучился производить дерево, либо очень близкий его аналог, и был неимоверно доволен собой. В последние месяцы наноплавильни выдавали столько мебели, игрушек и украшений, что Крэбтри уже не знал, куда девать их. Лаборатория ломилась от новых поделок.
– Я это сделала для тебя, – заявила Эмили, протягивая картонную трубку.
Ван снял крышку с торца, вытряхнул свернутый лист бумаги. Света заглянула через плечо китайца и увидела рисунок рыбки, плывущей среди камней и разлапистых водорослей. Он был исполнен вдохновенно и наивно, с детской любовью к ярким, кричащим, не очень-то совместимым цветам, но и с толикой взрослой обстоятельности: нигде краски не перекрывались и не было клякс. Море сияло радостной насыщенной бирюзой, а полосатая, пятнистая рыбка, казалось, плыла в паре дюймов над бумагой, будто ее выгравировали на куске стекла, лежащего на бирюзе.
– Спасибо! – сказал Ван, поднося бумагу к лампе, так что рисунок засиял, будто витраж. – С ним тут станет ярче и веселей! – Он посмотрел на Светлану и проговорил вполголоса: – Слава богу, что тут есть дети.
– В последнее время это часто слышишь, – тихо ответила она.
– Я надеялась, вы обрадуетесь, – сказала Эмили.