Когда Мама и Папа ушли на работу, а Девочки в школу, я немножко потренировался летать. Помните же – без «Ав-ав-вввав-ай!» взлет у меня не получался. Так вот – не успел я пару раз перелететь с дивана на телевизор и один разок облететь комнату, как в стенку застучали. «Бух-бух-бух!» Судя по звуку – это была швабра, или лопата, или оторванная водосточная труба. Мне стало не по себе, и я чуть было не шлепнулся мимо дивана. Это стучала Соседка. Такая маленькая старушка, а водосточную трубу оторвала! Пожалуй, близко к ней подходить не следует. А зубы можно издалека показывать.
Хоть Соседка Марковна и носит иногда очки, но видит неплохо, я заметил. Когда пришли Девочки из школы и выпустили меня во двор, я пристроился под пионами напротив соседского окошка. Марковна стала громко ругаться, выглядывая из окна, и стучать в стекло. Ну все! Вечером опять придет жаловаться. Я понял, что жизни мне теперь в моем собственном дворе не будет.
Потом вернулись с работы родители и долго отчитывали Девочку Люду за то, что она не поздоровалась с Соседкой Марковной.
– Дети должны первыми говорить «здравствуйте», а не ждать, когда поздороваются взрослые, – строго говорили Папа и Мама.
А Девочка Люда стояла, молча глядя в пол, и я понял – теперь она не поздоровается с Соседкой первая ни за какие баранки. И еще я понял, что жизни теперь не будет не только мне.
11. Как я упал в подвал
Весна наступила на удивление жаркая. Я все дни проводил на теплом крылечке. За спиной у меня была входная дверь нараспашку, занавешенная полупрозрачной тряпочкой, за ней – коридор, в котором был подвал. В подвале хранилась всякая ерунда – картошка какая-то, морковка и еще много невкусно пахнущих вещей. Но зато из подвала тянуло прохладой, если Мама открывала дверцу в полу.
Я придумал себе такое развлечение: если не спеша заходить в дом, за морду цепляется занавеска, и все вокруг становится таким неясным и расплывчатым, как будто идешь под водой или в тумане. Идешь-идешь, а тюль все ползет и ползет по морде, пока не соскочит. И получается, что ты вынырнул из воды или вышел из тумана.
Ходил я так туда-сюда, из коридора на крыльцо и обратно, с туманной занавеской на носу. Представлял себя исследователем морских глубин. Нос приходилось задирать высоко, чтобы занавеска сползала медленно и постепенно. А Мама взяла и открыла подвал. А я не знал. И вдруг как влечу в открытый люк! Сначала даже испугался. Но потом вспомнил, что я собака не простая, а летающая, и тихонько спланировал на кучу пахнущей мокрой пылью картошки. Мне даже понравилось.
Тут я услышал крики:
– Ой, мамочка! Пушок упал! Разбился! – и плач.
Это Девочка Люда заглядывала в подвал и громко рыдала. Я видел в светлом прямоугольнике вверху ее лохматую голову. Люда так горько плакала, что я тоже начал плакать. Так мне ее жалко стало.
Прибежала Девочка Ира, спустилась вниз по лестнице, взяла меня на руки и сказала дрожащим голосом:
– Живой!
А я очень сильно разжалобился, мне жалко было и Девочек, и себя заодно. Я громко скулил и никак не мог остановиться.
Меня положили на матрасик, осмотрели, ощупали всего, пошевелили моими лапами и хвостом.
– Он, наверное, ногу сломал, – сквозь слезы сказала Люда.
– Или руку, – добавил Папа.
Мама сказала:
– Посмотрите, с ним все в порядке, он просто испугался.
– Сейчас мы проверим, – сказала Ира и подсунула мне под нос конфету «Белочка».
Я сразу же перестал плакать. «Белочку» я очень люблю, она хрустит на зубах, как будто там внутри кусочки разноцветного стекла.
– Видите, аппетит у него не пропал, – обрадовалась Ира. – Только ему все равно нужен покой и тщательный уход.
Весь вечер мне не давали вставать, чесали пузо и принесли ужин прямо в постель. Это было приятно.
Потом мне даже пришлось немножко похромать на заднюю лапку, чтобы меня дольше жалели. Только я все время забывал, на какую лапку я должен хромать, и хромал то на левую, то на правую, а то на обе сразу. Потом я забыл окончательно и больше не хромал.
Что полезного я вынес из этого происшествия – это то, что, оказывается, для полета мне не обязательно лаять, можно просто упасть в какую-нибудь яму или свалиться с чего-нибудь высокого.
12. Враг в пианино
Девочки ходили не только в обычную школу. Еще они учились музыке в школе музыкальной. Мама это называла «дети должны получать всестороннее развитие». Поэтому в доме стояло пианино. Это был гигантский, очень громкий черный блестящий ящик. Соседка Марковна, когда пришла вечером в очередной раз жаловаться на то, что Люда не поздоровалась, Ира сорвала цветок с клумбы, а я оставил кучку возле Соседкиного крыльца, протиснулась в комнату и сказала:
– О! У вас такой замечательный инструмент! «Беккер», наверное?
– Да нет, что вы! – сказала Мама. – Обыкновенная «Лира».
– Лирус вульгарис, – добавил Папа.
Марковна еще раз оглядела комнату и разочарованно ушла.
А у меня с этой «Лирой обыкновенной» давно были свои счеты. Дело в том, что в ее темной зеркальной поверхности время от времени появлялась незнакомая собака. Да какое там – время от времени! Каждый раз, когда я проходил мимо и косился в сторону пианино, она тоже нагло шлепала вдоль черной стенки и смотрела на меня. Эта таинственная собака появлялась ниоткуда и исчезала в никуда. Когда я на нее рычал, она тоже скалила зубы. Мне приходилось все время порыкивать на нее, чтобы знала свое место и не высовывалась.
Как-то я слышал, Девочка Люда сказала:
– Посмотрите! Пушок рычит на свое отражение! – и все засмеялись.
Но это неправда. Я видел свое отражение в зеркале, там был действительно я – беленький, с блестящими черными глазками и кудрявой челкой. А эта собака похожа на привидение – серая, расплывчатая, бредет беззвучно, как тень, и смотрит на меня внимательно. Как тут не зарычать!
Однажды я увидел эту загадочную тварь издалека, не выдержал и так на нее разлаялся, что полетел нечаянно. Хорошо, что я вовремя опомнился и не пошел на вираж; вокруг люстры на глазах у всей семьи. Плохо, что я вовремя опомнился и сбросил высоту. Поэтому я влетел на всей скорости под пианино и пребольно стукнулся лбом о его твердую стенку. В этот момент я успел рассмотреть своего врага поближе. Может быть, и правда, это тоже мое отражение? Вернее, отражение темной стороны моей души?