Я помотала головой.
– Нет. Не интересная. Она потрясающая, Аля.
И вышла, прикрыв за собой двери.
«Печально, когда забывают друзей».
Это я о Лёве. Он забыл.
«Когда грустно, хорошо посмотреть, как заходит солнце».
Мне так грустно. Где же закат? В городе его трудно увидеть. С моего восьмого этажа. В проеме между высоток… Но только не в период снегопадов…
«Мы в ответе за тех, кого приручили»
[1]
.
Лёва! Ты слышишь? Ты меня приручил!!! А отвечать за меня не хочешь. Даже не замечаешь.
Весь день я ходила под впечатлением от этой маленькой книжки. И мне еще больше захотелось услышать ту музыку, которая ей созвучна. Но как я узнаю, это что за музыка была? Ведь мы не общаемся с Лёвой. Он меня позабыл. Он меня бросил!
На следующий день Захар спросил перед первым уроком:
– Ну что, встречалась со своим хахалем?
– Отстань, Захар, нет у меня никакого хахаля.
– Кто вас знает, девчонок… Врете ведь все…
Не нужно было спрашивать, кого он имел в виду. А когда я возвращалась с перемены в класс, увидела, что Кислицин вытащил из кармашка моего рюкзака телефон и проверяет звонки и эсэмэски.
Я подбежала и выхватила мобильник из его рук.
– Кислицин! Ты меня достал!
– Да ладно, не парься! – Захар отклонил голову и защитился руками, как будто я его бить собиралась. – Я только посмотреть хотел. Ну, у тебя и когти. Руку поцарапала!
– Так тебе и надо!
– Да чё ты, чё? Я же только посмотрел!
Как будто телефоном можно еще и в футбол поиграть. Нет, стоп! Захар прав: по сотику можно не только шпионить. Можно, например, по моему телефону послать Капитонову эсэмэску с каким-нибудь ругательством или угрозой от моего имени. Может, уже послал? Я проверила отправленные сообщения. Нет, чисто.
– Не трогай мой телефон. Кислицин, ты слышал?
– Да ладно!
– Не «да ладно», а вообще не трогай! Никогда! Понял?
– А то что, Покровская? – Захар сощурился так, что берега темных глаз почти сомкнулись.
– А то вышвырну тебя из-за своей парты!
– С ее парты! Да я и сам уйду с твоей парты, слышь, ты, ветка с трухлявого дерева!
– Вали.
– Да пожалуйста. Больше только не уговаривай вернуться!
– Договорились.
– Кислицин, садись со мной, – предложила Нинка Буфетова, белобрысая девчонка с накрашенными губами. Она наблюдала за нашей разборкой с большим удовольствием. Лучше бы ресницы и брови красила, а не рот. Терпеть ее не могу. У нее разговоры только лишь о парнях, кто да как на нее глаз положил.
Захар даже бровью на Нину не повел. Обозрел, куда еще можно приземлиться. Нинка фыркнула, свысока глянула на меня и медленно, с достоинством, удалилась из класса. Ха! Я ее, бедняжку, обидела. Теперь будет трепаться на всех углах, что я прогнала Кислицина. То, что Захар ушел сам, она во внимание не примет.
Свободное место было у Певченко, его сосед по парте, Мишка Забоев, простыл и в школу не ходил уже два дня. Дня через три появится… Кислицин перенес туда свой рюкзак, даже не спрашивая у Тимки разрешения. Ну да, Певченко против не будет, они с Захаром приятели.
Он специально к Нинке не сел: оставил место для отступления. Как будто непонятно. И как только я могла влюбиться в такого мелкого парня? Проверяет сотик, устраивает почти семейные сцены – кто бы мог подумать? Ведет себя как истеричная баба.
Прозвенел звонок, и в класс вползла биологичка Зоя Васильевна. У нас биология два раза в неделю, два дня подряд, как ни странно.
После того случая, когда она подслушивала наш с Лёвой разговор и я назвала ее шпионкой, за что мне пришлось извиниться, мы друг друга не переваривали. Но терпели, куда деваться? Сейчас Шпионина (про себя я звала ее именно так) пошмыгала глазками на меня и Захара, туда-сюда, туда-сюда и сразу прицепилась ко мне:
– Покровская, что ты там пишешь? Оставь ручку в покое. Не нужно писать. Нужно слушать.
Я отложила ручку, которой дописывала домашнее задание по математике, положила руки на парту, как первоклассница, и уронила на них голову. Какая же тоска эта Зоя Васильевна!
– Покровская, ты что, спать собралась?
Я поднялась и села неестественно прямо. Господи! Когда же Шпионина оставит меня в покое? Когда она уйдет на пенсию? Не при моей жизни в школе, это точно. Она не доставит мне такого удовольствия.
Я оглянулась на Захара, который сидел с Тимкой в третьем ряду. И тут же наткнулась на его упорный взгляд.
После уроков Лариса Григорьевна попросила меня, Алю Королькову и Валю Агееву провести в младших классах анкетирование. Проводили какое-то социологическое исследование, что ли. Каждый малыш должен был написать о своем желании. Любом желании – по отношению к себе или к миру, как он сам захочет.
Я проводила анкету в первом «В» классе, в том самом, где учился Жорик. Мы сразу друг друга узнали. Он заулыбался, я помахала ему рукой. Все первоклашки посмотрели на Жорика с уважением. А как же: знаком со старшеклассницей. Старшеклассники для малышей – великие люди, их авторитет незыблем. Вообще же мелкие такие потешные. У многих спереди не хватает зубов, и это совершенно не портит их личики. Наверное, потому что знаешь – что это временно. У стариков отсутствие зубов потому и страшит, ведь это навсегда, у них нет запаса кальция на новые зубы. Вообще же, детство и старость – такие жуткие противоположности. Детство – ожидание жизни, старость – ожидание смерти. Детство – розовые очки, старость надевает очки черные. Детство – это красота, старость – уродство. По крайней мере, мне так кажется. Поэтому я хочу жить только до пятидесяти. Да ну, не хочу быть немощной старухой…
Малыши усердно писали. Думали минут пять, писали – почти пятнадцать. Это одну-то фразу!
В конце уроков я собрала у мелких листочки с ответами. Их нужно было отдать классной, но я ее в школе не нашла и притащила листочки домой. Ну и полюбопытствовала, конечно, что малявки накалякали. Вот некоторые высказывания:
Я хочу, чтобы люди стали добрые и не воровали и никого не били
Я не хочу быть юристом
Я не хочу быть предателем и преступником!
Я хочу, чтобы мама стала добрая и нежная
Я хочу, пусть люди не воюют
Я хочу себе щасьтя
Я хочу жить во всех странах мира
Я хочу, чтобы я была умная добрая и красивая
Я не хочу быть моделью, потому что их часто убивают и я не хочу чтобы меня убивали
Я хочу, чтобы Рома на меня смотрел