– И все-таки выслушай мою идею, – настаивал Кеннет. – Авось когда и сгодится...
Брат у Кэтрин оказался и впрямь толковый малый. Ни разу до сегодняшнего дня не видя радиопередатчика, он довольно скоро просек, что с его помощью можно будь здоров как пудрить мозги. И то, что он предложил, понравилось всем нам без исключения. Даже упертый скептик Михаил и тот кивнул головой, согласившись с ним:
– Дельная мыслишка, борода, клянусь моими обожженными усами. И если уж совсем возьмут за кадык, точно так и поступим...
Далее разговоры пошли на отвлеченные темы. То ли от усталости, то ли от чего-то еще, но я отключился от общей беседы, думая о своем. Мне вспомнилось, как еще месяц назад, будучи под командованием ныне покойного Виссариона, мы стояли под Орлеаном и вечерами собирались отрядом у точно такого же, только чуть поярче и пожарче, костра. Мы сидели и рассказывали каждый о своем: о детстве, о юности, о годах Боевой Семинарии, случаи из рейдов и просто веселые истории из жизни. Наверное, в такие минуты как-то особенно – острее, что ли? – ощущаешь общность находящихся рядом людей. Я – командир Одиннадцатого – и мои бойцы считали тогда себя истинными братьями, Братьями с большой буквы! А теперь половина из них не задумываясь готова перерезать мне глотку, поверив в ужасную легенду Бернарда и даже не спросив, а почему, собственно говоря, я и пошел-то на эти отвратительные убийства и предательства.
Хоть я и витал сейчас в своих грустных видениях, но краем уха слышал, что в протекающем у костра разговоре запевалой был, как обычно, Михаил, не встретивший среди Повелителей Дорог достойного соперника. Немногословные байкеры оказались благодатной почвой для впитывания речевых потоков русского, а их заинтересованные взгляды лишь вдохновляли того говорить все дальше и дальше. Речь шла в основном о нашем прошлом, об изнанке политики Святой Европы, об истинном лице Корпуса, скрытом за маской служения вечным ценностям... Одну только тему все старательно обходили стороной – пленение и гибель Проклятого Иуды. Никто не хотел задевать за больное сидевших с нами его детей и Кэтрин.
– ...а уж ведьм и того больше, – вещал Михаил, когда я вновь мысленно вернулся к реальности. – Но вот что интересно: раз ты такая крутая колдунья, как утверждаешь, то почему же дала себя скрутить? Почему не предугадала наше появление; почему не наслала на нас порчу, сглаз; почему просто не улетела в конце концов?
– И почему же? – спросил кто-то из байкеров.
– А я вам скажу: девяносто пять процентов из пойманных нами колдунов и ведьм являлись, по сути, лишь балаганными шутами. Поразнарядятся, талисманами пообвешаются, символов разных поначертят, заклинания типа читают... А цель? А цель-то одна: уши людям попротирать, на воображении, на страхе поиграть и деньжат подзаработать. Еще мой старик твердил, что наилучшей формой обогащения следует считать продажу иллюзий и надежд; короче – воздуха! Попахать людские фантазии как следует, бросить туда семена призрачного счастья, и они принесут тебе закономерный урожай. Вера, Надежда, Любовь – есть источники того же дохода, что и более материальные товары, вот только затрат на производство требуют куда меньше. Или я не прав, а, ваша честь?
Магистр Конрад, тоже этаким мотыльком подтянувшийся к свету, выбрал себе самое безопасное, как он посчитал, местечко – за моей спиной. Коротышка, выглядывая через мое плечо, ловил помятым лицом жалкие крохи тепла от лениво трепещущих языков пламени.
– Прав! – заносчиво подытожил Михаил, так и не услыхав от Конрада ни «да», ни «нет».
– И что ты вообще делал среди Охотников с такими взглядами? – поинтересовался у него Оборотень. – Выходит, что служил так презираемым тобой торговцам иллюзиями и выполнял их приказы...
– Когда меня определили в Семинарию, – ответил русский, – я еще не мог сам выбирать себе жизненный путь. Мой папаша хотел пристроить сынка как можно поближе к власти, и все. А потом... Потом просто плыл по течению, делал свою работу. И признаться, до недавнего времени она мне очень даже нравилась: поездки по стране, приключения, азарт преследования, принадлежность к элитному боевому сословию... Да я и не напрягал мозги над тем, кому служу...
...Я бы тоже мог подписаться под его откровением, как и большинство, наверное, в Братстве Охотников. Своими словами Михаил подвел некую черту под нашим прошлым, и добавить к этому было нечего...
– Так ты утверждаешь, что Вера – это специально выращенная на продажу ложь? – возвращаясь к основной теме, спросил Хорек, у которого из-за юношеской впечатлительности, похоже, дух захватывало от подобных речей.
– Вера и вправду больно смахивает на ложь, – продолжил Михаил свои теологические изыскания (набившие за шесть лет нашей совместной службы у меня оскомину). – Ну посуди, парень: ты с пеной у рта утверждаешь то, чего на самом деле достоверно знать ну никак не можешь: жизнь после смерти, воскрешение, чудеса всяческие...
– Люди верят тому, что есть в Святом Писании, – прервал его Хорек. – Говорят, эта книга написана со слов самого Господа!
– Господу больше делать нечего, как только книги своим рабам надиктовывать! – усмехнулся Михаил. – Да будь его воля, он бы вплавил все свои постулаты в мозг каждому из нас каленым железом; Господь он или не Господь в конце концов? Нет, Хорек, все книги пишутся людьми. Однако среди них есть и такие, что решили, будто не кто-нибудь, а сам Бог нашептывает им на ухо: «Иди, о избранный, доведи мои слова до всех!» Вот тебе и возникновение Святого Писания! Лично я всегда считал, что если истина спорна, то идет она не от Бога, а от человека. А то что это за Бог такой получается, коли он доходчиво не может объяснить своим рабам, чего желает?
– Но ведь верующие не считают, что они лгут! – не унимался Хорек. – Все они искренне уверены, что правы!
– Мне жаль их, – вздохнул русский. – Они тешат себя самообманом, помогающим им уйти от серой действительности, жить мыслями в красивой сказке, питать силы от надежд на светлое будущее. Те же ощущения дарит и бутылка крепкого вина...
Конрад за моей спиной сопел, кряхтел и, наконец, не выдержал:
– Бесстыжий богохульник! Вера помогает людям созидать, творить добро, быть честными перед собой и другими! И ты называешь ее ложью? Да она куда как лучше твоего мерзкого неверия!
– Неправда, ваша честь, – ничуть не обиделся Михаил. – Я тоже много во что верю. Верю в разум человека, в его выдержку и трезвость ума, верю в честность и справедливость. Верю в то, что если все мы будем терпимее друг к другу, не будем творить зла ни дальнему, ни ближнему, то так или иначе придем к какому-нибудь счастливому времени. Верю во все это, хотя разумом и понимаю, что такого не случится никогда. И уж, милейший, я нисколько не принижаю того, что сотворили вдохновленные Верой люди! Да честь им и хвала! Вот только мне не требуется подобный стимулятор, и будьте добры, дайте самому решать, во что верить и чем вдохновляться!
– Это вы, разлюбезнейший, такой умный, – вконец осмелел коротышка, – а тем, кто слаб, потерян и не уверен в себе, куда проще следовать за духовным пастырем, помогающим различить грань между Добром и Злом!