– Мне очень жаль, синьор Аглиотти… – «Клетчатый» пижон, как обычно, возник из ниоткуда и теперь тоже ходил по пожарищу, брезгливо отшвыривая концом трости со своего пути дымящиеся головешки. – Жаль этого милого мальчика и ту очаровательную женщину, которые погибли здесь у вас на глазах. А также жаль, что вы не погибли вместе с ними, потому что в том случае их смерть имела бы хоть какой-то смысл.
– Вот, возьмите. В качестве, так сказать, памятного сувенира об этой экскурсии. – Доминик щелчком перебросил Моргану колесико, которое только что подобрал. Несмотря на подчеркнутую степенность, тот довольно ловко изловил копию талисмана Тремито и, поднеся ее ближе к глазам, начал рассматривать пластиковый кругляш с придирчивостью ювелира, оценивающего драгоценный камень.
– Как, оказывается, все просто, – заметил Платт, не отвлекаясь от своего чрезвычайно интересного занятия. – А я столько времени потратил безрезультатно, стараясь выяснить тайну вашего талисмана… Что ж, теперь и впрямь все прояснилось… Однако меня поражает ваше хладнокровие. Любой другой на вашем месте, кому пришлось бы заново пережить такую трагедию, вмиг утратил бы самообладание и начал метаться, пытаясь все изменить или хотя бы повернуть ход событий в сторону наименьшего зла. Весьма непривычно, знаете ли, видеть отца, спокойно взирающего на то, как его малолетний сын лежит под горящими обломками, и даже палец о палец не ударившего, чтобы его вытащить. Ваше поведение противоречит самой человеческой природе, которая однажды одарила вас сыном, но почему-то забыла наделить отцовскими инстинктами. Странно, особенно если учесть, как вы дорожите неприкосновенностью своего талисмана.
– Я так понимаю, вы снова пытаетесь вывести меня из себя? – злобно прищурившись, полюбопытствовал Тремито, все еще продолжая держать в руке пистолет. Но, бросив взгляд на заваленного обломками Серджио, мрачно вздохнул, спрятал «Беретту» в кобуру и почти сразу же остыл: – Хотя, наверное, вы правы: природа именно так со мной и поступила. А когда поняла, что совершила ошибку, отобрала у меня то, чего я никогда не заслуживал. С той самой минуты, как я взял в жены Долорес, меня не покидала мысль, что когда-нибудь я именно таким образом ее и потеряю. И Серджио – тоже. С теми врагами, которых я наживал себе все больше и больше, шансы на подобный финал моей семейной жизни лишь возрастали. Это было все равно, что изо дня в день играть в русскую рулетку, только приставляя пистолет не к своему виску, а к головам жены и сына. Такое происходило каждый раз, когда я казнил кого-либо по приказу capo , и в итоге однажды револьвер выстрелил, и игра закончилась не в мою пользу. Фактически, мистер Платт, моя семья погибла гораздо раньше, чем ее убил из гранатомета тот ублюдочный киллер. Все эти годы я знал, что живу с двумя приговоренными к смерти людьми; знал, что только я и никто другой приговорил их и что единственный выход для всех нас – это продолжать жить, прячась, озираясь по сторонам и надеясь, что витающий над нами ангел смерти подождет еще немного и не спустится с небес именно сегодня, а если повезет, то и завтра. Долорес и Серджио должны были умереть, и они умерли. Другой судьбы у них не было. Чтобы понять то, что я чувствую, когда говорю об этом, сначала казните жестокой смертью пару сотен человек, станьте для их родственников кровным врагом, а затем попробуйте устроить своей семье счастливое будущее и посмотрите, что станет с вашими отцовскими инстинктами. Могу поспорить, вы сильно удивитесь, когда однажды вдруг ощутите желание собственноручно удушить своих детей только для того, чтобы кто-то другой не сделал это прямо у вас на глазах. Вот почему, мистер Платт, я не заламываю руки над телом собственного сына и не проклинаю небеса за то, что они забрали у меня моих близких. Можете мне верить, можете нет, но все, о чем я вам сейчас рассказал, тоже является частью нашей реальности. Той самой реальности, которая, согласно вашей теории, едина и неделима… А теперь, если у вас больше нет ко мне вопросов о талисмане, позвольте сменить тему. Давайте лучше вспомним Долорес и Серджио такими, какими я всегда их помнил и какими они продолжают по сей день жить у меня в памяти!
И, закрыв глаза, вернулся в мыслях на полтора года раньше этого кровавого дня, в мир яркого солнца, лазурного моря и самого счастливого лета в своей жизни…
– Флорида?! – удивился Морган, смотревшийся в своем дурацком клетчатом пальто на берегу Мексиканского залива столь же нелепо, как смотрелся бы сейчас на месте Платта, к примеру, морж или северный олень. – Весьма любопытно! Признаться, я заинтригован. Умоляю, синьор Аглиотти, не томите, скажите, зачем вы доставили меня в это райское место?
– Идемте, – поманил Тремито креатора и, не сказав больше ни слова, зашагал к расположенному неподалеку от побережья скромному одноэтажному коттеджу, чей засаженный пальмами задний дворик выходил прямиком на пляж.
– Хм… Ну что ж… Как вам будет угодно, – пожал плечами усатый пижон и подчинился, направившись следом за своим подопытным.
В молчании они подошли к маленькому, чуть выше колен, белому заборчику, что огораживал строение. Ведущая во двор калитка была открыта, но Доминик не стал входить на территорию коттеджа, а уселся на низкую лавочку, что стояла возле ограды под развесистой пальмой, чьи похожие на весла байдарки листья отбрасывали густую прохладную тень.
– Присаживайтесь, – предложил сицилиец Моргану, указав на место рядом с собой. Лавочка была достаточно длинной, и при желании на ней могли бы разместиться без стеснения трое, а то и четверо человек.
– Почему бы и нет, – пробормотал Платт и опустился на скамью с такой важностью, будто усаживался как минимум на трон. И, устроившись поудобнее, проговорил: – Прошу прощения за назойливость, синьор Аглиотти, но не могли бы вы все-таки ответить на мой вопрос…
Морган не договорил, поскольку в этот момент из калитки на пляж выбежал парнишка лет пяти, а следом за ним – молодая смуглая брюнетка в купальнике и соломенной шляпке. На левой руке у женщины висело полотенце, а в правой находился большой разноцветный мяч, который она бросила мальчику, как только тот отбежал и крикнул ей: «Мама, давай!» Пока же ребенок бегал за мячом и со смехом гнал его обратно неловкими пинками, его мать дошла до стоящего неподалеку от воды шезлонга, расстелила на нем полотенце и уселась загорать, при этом ни на миг не выпуская из поля зрения играющего у моря сына. А тот продолжал носиться по пляжу, на ходу отыскивая для себя всевозможные занятия: то пытался изловить севшую поблизости чайку, то начинал бросать в прибой камушки, то плюхался на теплый песок и что-то на нем сосредоточенно рассматривал, то вдруг находил раковину какого-нибудь моллюска и нес показать находку матери, то опять вспоминал про мяч и продолжал со смехом футболить его до тех пор, пока не переключался на новую игру.
– Какой непоседливый малыш, – заметил Морган, опершись сцепленными в замок пальцами на набалдашник трости.
– Долорес приходилось постоянно скрываться, и Серджио очень редко играл с другими детьми, – ответил Доминик. – Поэтому он с младенчества привык развлекать себя сам. В ту зиму он переболел пневмонией, и врач порекомендовал нам отвезти сына на лето к морю. Спасибо дону Сальвини: он арендовал для нас во Флориде коттедж на берегу Мексиканского залива, в городке Сарасота, и попросил своего племянника, который держал в тех краях кое-какой бизнес, приглядывать за моей семьей. Долорес и Серджио провели там три чудесных месяца – пожалуй, самых лучших месяца в своей жизни. По крайней мере, больше нигде и никогда я не видел на лицах жены и сына таких счастливых улыбок. А осенью началась Тотальная Мясорубка…