– Че-го?!..
– Олаф?.. – торопливо постучал по плечу королевича Иван, начавший не без причины опасаться за направление развития разговора со всеми вытекающими последствиями. – Олаф!
– Чего еще тебе?
– А-а… ты, случайно, не в курсе… э-э-э… кто такой Ульг? – нашелся Иванушка.
– Ульг? – в один миг позабыл про язвительную спутницу и подозрительно вперился в лукоморца юный отряг. – А ты откуда про него знаешь?
Царевич прикусил язык и быстро бросил вопрошающий взгляд на супругу. Она в ответ поджала губы и пожала плечами.
– Мы обета молчания Сутулому не давали.
– Сутулому? – еще больше насторожился королевич. – Какие у вас с ним делишки?
– Делишки бывают у мышки, – отрезала Серафима, и готовый выложить всё начистоту Иванушка предусмотрительно захлопнул рот.
Сын конунга вскочил, гневно сжимая кулаки и раздувая ноздри, но Масдай как бы невзначай заложил крутой вираж, и рыжий здоровяк, не удержавшись, повалился боком на мешки с припасами, продемонстрировав затянутому заплатками туч небу полусбитые подковки на подметках.
– Эй!.. Это еще что такое?!.. – просвистевшая мимо уха нога пятьдесят второго размера пробудила от послеобеденной дремы мага-хранителя. – Лукоморцы, немедленно поставьте отряга на место!
Обрадованная высочайшей индульгенцией на применение крайних мер, Сенька схватилась было за рукоятку ножа, но, к ее разочарованию, волшебник не вовремя углядел ее телодвижение и с пронзительной ноткой паники в сиплом со сна голосе заверещал:
– На ноги поставьте его, на ноги!!!.. Совсем без меня с ума тут посходили!.. Время идет, радугу искать надо, во все глаза глядеть по сторонам, а они тут распетушились, как конокрады на базаре!
Напомнив, кто тут главный, чародей отвернулся и украдкой протер рукавом слипшиеся глаза, делая вид, будто он просто размышлял о непреходящем и вечном, а вовсе не спал посреди белого дня, как самый обычный пенсионер.
– Пусть они мне скажут, откуда они знают про Ульга, и что он имеет общего с моим дядей! – стиснув зубы, прорычал отряг, самостоятельно, хоть и не слишком ловко принимая вертикальное положение на выписывающей горки и волны упругой спине Масдая. Рука его как бы невзначай легла на рукоять широкого тяжелого меча, да там и прилипла.
– А волшебное слово? – язвительно вопросила Сенька, демонстративно пренебрегая плохо скрытой угрозой.
– Ч… что?.. – опешил Олаф, непроизвольно разжал кулаки и смущенно уставился на единственного специалиста по волшебным словам в их компании в ожидании подсказки.
Пока озадаченный Адалет раздумывал, не вздумал ли единственный отпрыск Гуннара подшутить над ним, «Пожалуйста» Ивана и «Криббль-Краббле-Круббле» Масдая прозвучали почти одновременно.
Олаф дернул плечами, фыркнул: «Ты меня за дурака принимаешь?», повернулся к Сеньке и уверенно повторил:
– Криббль-Краббле-Круббле! Скажи мне…
После такого вступления злиться дальше на исполненного собственной важности и значимости королевича не смогла даже Серафима. Отхохотав положенное под сердито-сконфуженным взором рыжего парня, она выложила ему всё, как на духу.
– То есть, он всё это заранее спланировал, получается, что ли?.. – жалко хлопая рыжими ресницами, позабыв сердиться на лукоморскую парочку, болезненно скривился отряг.
– Ты так доверял своему дядюшке? – удивился Иван.
– Нет, конечно! – вскинулся Олаф, словно его снова заподозрили в менее чем потрясающих умственных возможностях. – Да я лучше гада подколодного себе за пазуху засуну, чем ему доверюсь! Но Светоносный… Рагнарок то есть… Повелитель всех богов Хеймдалла… Я про него говорю… Получается, что он хотел, чтобы дядя стал конунгом после смерти отца… но вместо того, чтобы прямо сказать… вместо этого он посылает Ульга… чтобы тот тайно сговорился с Сутулым… Зачем?
Королевич мыслил вслух, старательно шевеля губами, хмуря брови и морща лоб, словно читал неизвестный текст на малознакомом языке. Дойдя же до первого вопросительного слова в потоке своего сознания, он замолк недоуменно, и огненно-рыжие брови его взлетели домиком да так и застыли – будто мимическое воплощение идеи вопросительного знака.
– А может, это вовсе и не Рагнарок затеял? – заработал изощренный в каверзах и хитростях ум Серафимы, отбросив на время вражду по отношению к представителю народа-грабителя.
– Но это был его ворон!.. – в мучительных поисках ускользающей истины Олаф поскреб грязной пятерней квадратный подбородок, покрытый рыжим пушком как забытый в буфете хлеб – плесенью, пародией на модные среди его соплеменников бороды.
– Это и веслу понятно! – убеждая то собеседников, то ли себя, продолжил он. – Кого же еще, как не Рагнарока? Имя этого ворона – Хугинн, что означает «Мысль». Хугинн и Мунинн – два посланника Светоносного…
– А что означает «Мунинн»? – не сдержала любопытства царевна.
– Что?.. А, Мунинн… «Память», – недоверчиво, в ожидании подвоха, глянул на нее отряг, но, не дождавшись, немного расслабился и продолжил. – О чем это я?..
– О птичках, – любезно подсказал Масдай.
– А, ну да… Я хотел сказать, что оба священных ворона – вестники Светоносного, это известно каждому ребенку. Но если Рагнарок сначала посылает Ульга…
– Так всё-таки кто такой этот ваш Ульг? – и без того не слишком стройные и стойкие ряды умозаключений отряга снова были рассеяны – на этот раз Адалетом.
– Что?.. – снова вынырнул из омута уныния и насторожился королевич, – А-а… Ульг… Ульг – это дух раздора и предательства. От него все шарахаются, как от прокаженного. И боги, и люди. И… и… Что я хотел сказать?
– Про Ульга и Рагнарока, – напомнил Иван.
– И про птичек, – прошелестел Масдай.
– Да. Вообще-то, я хотел сказать, что сказать, будто посланцы Рагнарока могут сказать… сказать, будто сказать, что сказать… Хель и преисподняя!!! – взорвался молодой воин, не выдержав непривычных умственных усилий. – Сказать, будто Рагнарок попросил Ульга выполнить его поручение – это всё равно, что сказать… сказать… сказать… что вон это – кривое коромысло, а не радуга!..
– Где?!..
– Где коромысло?!..
– Где радуга?..
– Вон!..
– Точно!..
– Радуга!..
– Скорей туда!..
– Масдай!..
– Уже лечу-у-у-у-у!!!..
Путь вдоль дифракционного оптического явления, ведущего в горнюю обитель отряжских богов, занял меньше, чем они предполагали.
Через два часа ускоренного лета сквозь возникшую на полдороги пелену перламутрового тумана – в ушах только воздух свистел, да разъяренные вопли оставленного не у дел стража многоцветного моста звенели – великолепная пятерка вырвалась метеором на белый свет и оказалась…