Лицо мага исказилось, будто от крайней степени напряжения или боли, и друзья его в бессильном сочувствии склонились над опутанными плотоядно пульсирующей черной тварью, словно лианой, человеческими фигурами, почти неразличимыми теперь за плотным золотым коконом.
Ибн Шариф перестал сопротивляться и обмяк.
Гости ахнули.
Щупальце торжествующе дернулось, словно желая одним последним усилием решить затянувшуюся борьбу…
Яростный вопль Агафона разорвал воцарившуюся в комнате набрякшую ужасом тишину. Алый поток с его рук хлынул внезапно, словно кровавый ручей, вливаясь в извивающееся чернильное тело змеи. Матовый блеск вороненой стали нежданно и стремительно стал превращаться в тусклый отсвет чего-то омерзительного, тошнотворного и неизлечимо больного.
Несколько секунд было непонятно, что происходит, и не угрожает ли теперь еще и их чародею непобедимая черная смерть, но неожиданно красная краска уже не ручейком – рекой понеслась по гладкому телу чудовища, На глазах оно стало сдуваться, словно проколотая шина, превращаясь из единой литой мышцы сначала в подобие выжатой портьеры, а через несколько мгновений – в дальнего родича бельевой веревки.
– Окно… открой… – из последних сил приподнялся и просипел Агафон, и Селим, Иван, Олаф и Сенька наперегонки бросились выполнять распоряжение.
Окно было не открыто – оно было выбито рьяным напором четверых, и стремительная алая струя противодействующего заклинания понеслась по застигнутому врасплох черному руслу в ночь.
Через полминуты откуда-то из мрака донесся самый душераздирающий вопль, какой только когда-либо звучал над древними стенами училища. Эссельте и Яфья вздрогнули, присели, зажмурились, зажали ладонями уши…
Несколько секунд – и крик оборвался, так же внезапно, как и начался, и почти сразу же повсюду замелькали огоньки светильников в окнах, забегали по двору люди с факелами и волшебными огнями…
Агафон упал на ковер без движения. Золотистое облако вокруг них со стариком рассеялось, рассыпавшись на желтую пыль и растаяв в воздухе.
От удушающего проклятия не оставалось и следа.
Полчаса спустя усилиями Яфьи
[44]
пострадавшие были приведены в сознание, напоены горячим отваром из весьма кстати оказавшихся в аптечке директора трав, кореньев и прочих компонентов, по которым можно было изучать минералогию и животный мир Сулеймании и бережно уложены на горку отборных мягких подушек – творение Абуджалиля.
В двери за это время пару раз постучали, докладывая о том, что завхоз училища многомудрый и высокохозяйственный Афдал ибн Вали был найден у себя в кабинете мертвым, но Кириан, неожиданно, но предполагаемо проявив способности пародиста, голосом ибн Шарифа посоветовал убираться на выбор ко всем ифритам или к завучу до утра, и обескураженные посетители отстали.
– Значит… это тебе я обязан жизнью?.. – директор попытался приподняться, повернул голову, охнул, схватился за шею – сплошной лиловый синяк к этому времени – и скосил глаза на беспомощно заворочавшегося на своей постели Агафона.
– Н-ну… если других претендентов на этот титул нет… – не слишком уверенно пробормотал его премудрие.
– Потрясающе… ты обратил удушающее проклятие… на его автора… – бессильно откинулся на подушки ибн Шариф. – Это… невозможно…
– Хорошо, что я этого не знал… – покривил губы в усмешке его молодой коллега.
– …И теперь я твой должник… – тихим осиплым голосом договорил старик. – Что ты хочешь, я спрашивать… даже не буду… потому что вы… говорили уже…
Он сделал паузу, словно набираясь сил или храбрости выговорить следующее слово.
– Кооб.
– Да, Шихабуддин-ага, – почтительно, но упрямо склонил голову Иван. – Это очень-очень важно. Для нас, и для вас…
Когда рассказ о злоключениях отряда и беде калифа был закончен, некоторое время ибн Шариф лежал неподвижно, с закрытыми глазами, и гости его даже стали подумывать, что он уснул. Но вдруг веки старика дрогнули, затуманенные глаза приоткрылись, и он заговорил – чуть слышно, медленно и сбивчиво – но заговорил.
– Эта история началась… давным-давно… наверное… девятьсот лет… назад…
Союзом волшебников Сулеймании управляли тогда десять самых могущественных и опытных магов. По силе и учености они не имели себе равных ни до, ни после. Не имели – и не хотели иметь. Ни один из них не брал учеников и не имел детей, которым мог бы передать свои познания. Левитация, телепортация, превращения – самые разные и неожиданные – были для них обыденностью. Ифриты, дэвы, джинны, кообы, не говоря уже о такой мелкой сошке как элементэлы, служили у них на побегушках. Самые знающие – или самые легковерные – шепотом передавали из уст в уста, что Десять Великих могли даже воскрешать из мертвых – и этому верили. Возможности их были безграничны, а сами они давно считали себя равными Богу. Гордыня в их душах и сердцах давно победила смирение, властолюбие – мудрость, а прихоть – заботу о тех, кто был им вручен на попечение самим премудрым Сулейманом – обычных магов и людей. Ну кто, кто из простых чародеев, не хватавших звезд с неба, и тяжким трудом добывавших хлеб свой насущный, мог бросить им вызов, поставить на место самих Великих?..
Но, как сказал давно и не без повода кто-то мудрый, многие знания умножают скорби. Не принесло поражающее воображение современников и потомков знание счастья и Десяти. В рядах менее способных или более завистливых собратьев их по профессии подспудно, за угодливыми улыбками и сладкими речами, зрела-подрастала смута, которая и выплеснулась однажды на гордо поднятые к вершинам мирозданья головы Великих.
Хотели ли бунтовщики заставить Десятерых поделиться своими невероятными познаниями, или просто уничтожить их, как ставших слишком опасными для остального магического и простого люда – сейчас остается только догадываться, потому что в первой и единственной битве полегло много повстанцев, но еще больше Великих.
Ибо если смутьянов погибло три четверти, то Великие пали все.
Огромны были потери не только со стороны людей и магов: на месте Перечной пустыни до решающей схватки волшебников расстилались цветущие луга, зеленые леса обрамляли сонные озера, полноводные реки несли свои воды в океан… Но такова плата за победу – вольная или невольная – и иссохших рек обратно уж не вернуть.
Как и Десять Великих.
Но мысли о том, что можно вернуть их наследие, считавшееся утраченным навсегда, не покидали иную чародейскую братию Сулеймании. Ибо среди прислуги Великих были люди, которые утверждали, что перед смертью
[45]
правители мира волшебников создали некий город, называемый теперь Блуждающим, где и укрыли свои непревзойденные знания и артефакты, созданные или добытые в иных мирах. И хотя обладание ими было провозглашено в Сулеймании преступлением, наказуемым самыми суровыми мерами, несмотря на это, а, может, именно поэтому многие чародеи с тех пор потеряли покой и сон. Они мечтали найти этот город, попасть в него и прикоснуться к невиданной мудрости древних,
[46]
а, заодно, и к несметным сокровищам, которые слухи приписывали во владение сгинувшим магам.