Розовый террор - читать онлайн книгу. Автор: Надежда Нелидова cтр.№ 9

Можно было выполоскать белье без особых усилий в той же стиральной машине, но как тогда оно приобретет ту свежесть и белизну, которые получаются только от родниковой воды? Ляля ходила в ложок, где из-под земли бил ключ.

В старой гнилой колоде, заросшей по наружным краям изумрудной зеленью, она тюкала деревянным валиком по белью, расстеленному в прозрачной ледяной воде, чтобы изгнать остатки порошка. А потом, сторонясь обжигающих хуже кипятка брызг, щепотью ухватывала простыню или наволочку, сильными движениями закручивала в бурлящей воде в тугую белоснежную спираль так, что у нее едва не выворачивались локтями наружу руки. Потом крепко встряхивала и швыряла в корзину – готово!

Всему этому научила Лялю сторожиха тетя Паша. Она же показала, как быстро, в 3–4 взмаха захватывая большую площадь, мыть полы, и авторитетно поясняла: та девка, которая моет и приседает, та никудышной бабой будет… У них в деревне, как невесту выбирать, потихоньку к окошкам ходили, смотрели, как девка полы моет.

…Перед сушкой Ляля касалась носом холодного пахучего белья, которое сохраняло запах ключевой воды. И если погода выдавалась солнечная и ветреная, у Ляли сердце радовалось: собирая потом в охапку сухие звенящие простыни и пододеяльники, она снова утыкалась в них носом – оно пахло солнцем и ветром.

Ну, и, наконец, белье, прошедшее ни много ни мало шесть процедур, попадало под тяжелый старый утюг. И вот постепенно выстраивались стопки каменно твердых, отливающих синевой квадратиков. Ляля особенно старательно утюжила белье на сгибах, чтобы, развернув и встряхнув его, можно было вдосталь налюбоваться тугими складками, свидетельствующими о Лялиных трудах. «Смотрите, в какие чистенькие постельки вы ляжете, – говорила Ляля детям перед тихим часом. – Помойте ножки как следует. И чтобы не писать!»

13

В основном с детьми занималась Неля. Но и Ляле хватало с ними повозиться. В первый же день она поняла, что нужно срочно заводить дневник.

«Укладываю Ингу спать, приговариваю:

– Ляг на бочок, одну ручку под щечку, другую поверх одеяльца.

– А можно, я ножки подогну?

– Подгибай, пожалуйста.

– Инга хохочет.

– Если я на бочок лягу и ножки подогну, у меня животик скомкается!»

«Мишенька помыл тряпкой свой горшок, а потом той же тряпкой помыл Ирочку. Ирочка была страшно довольна».

«Тороплю Оксанку: «Надевай быстрее колготки. Она так укоризненно: «Я что тебе, гончая, да?!»

«Машенька ладошками гладит небритое лицо дядиПашиного мужа: «Ой, дяденька весь в занозках!»

«Неля имела неосторожность надеть супермодную, очень узкую майку. Вся группа ее обступила и со страхом показывала на ее туго обтянутую грудь: «У Нели вот тут выросли два острых брюшка!»

14

Вечером Неля злобно отшвырнула от себя книгу, которую читала (а может, не читала, а лишь держала перед глазами), так что книга несколько раз кувыркнулась в воздухе.

В последнее время Ляля замечала, что сестричка начала задумываться, даже во время занятий с детьми ходит с хмурым лицом взад и вперед по комнате и на вопрос, повторенный дважды и трижды, говорила «Что?» – и морщила лоб, соображая, о чем ее спрашивают.

– Ты как хочешь, только я скоро уеду, – сказала Неля сквозь зубы. – Погоди, сейчас я все объясню, и ты поймешь, что это самоубийство – жить так дальше. – От возбуждения она сжимала кулаки, бестолково стучала ими по одеялу рядом с собой. – Лялька, я все обдумала. Слушай внимательно. Если женщина родит ребенка, то она перестает жить личной жизнью. Она начинает жить жизнью матери ребенка, так? Ну, а мы-то с тобой с какой стати живем жизнью матери ребенков?! Мы их рожали, что ли? Я не слепая, вижу, как ты надрываешься. Вон у тебя во что руки превратились, ужас, мама бы видела. Директор благодетель нашелся, двух дурищ пахать, как крепостных, заставил. Недаром никто на эту работу до нас не согласился. Ребенкины мамочки с мужьями длинных рублей нахапают и укатят по домам, а мы – из-за чужой мелюзги… И вечерами сидим, как чокнутые, над методичками, готовимся к зачету у какой-то Мироновой из дошкольного отдела…

Ах, как хотелось Неле хорошенько встряхнуть Лялю, чтобы она очнулась от спячки, сурок эдакий, огляделась, ужаснулась и начала мыслить в том же направлении, что и Неля, как это было всегда раньше.

– Я не могу жить здесь, и не уговаривай (хотя Ляля молчала). Такая тоска! Лялька, Лялька, разве тебя не пугает перспектива провести всю жизнь в Еланке? Всю жизнь, – Неля сделала внушительную паузу, давая возможность сопоставить две абсолютно несопоставимые вещи, – в этой Еланке!

И она смотрела круглыми, налившимися кровью глазами на сестру.

Ляля не готовила заранее речи, как это сделала предусмотрительная Неля, и ответ ее прозвучал слабо и неубедительно:

– Нелечка, но нельзя же всю жизнь скакать как блоха, правда? Еще месяца не прошло, как мы сюда приехали. Нелька, а как же наше решение – чтобы до конца себя на прочность проверить? Слушай, а тут все говорят, что скоро через Еланку пройдет большая трасса…

Чем больше путалась Ляля, тем сильнее напирала Неля:.

– С ума сошла, какая трасса? В Еланке?! Не смеши. Ты лучше вот что скажи: родившись на громадном Земном Шаре, всю единственную, неповторимую жизнь провести в одной точке, которую на порядочной карте не найдешь – не ужасно? Разве не хочется тебе повидать… скажем, Тихий океан… Или Австралию? Помнишь, Шельниковская в седьмом классе уехала с родителями в ЮАР? Все от зависти попадали… А мы с тобой тогда зубы сцепили. Знали потому что: кто хочет, тот добьется. И мы добьемся, Лялька, быть того не может чтобы не добились! Под лежачий камень воgа не течет, все нынче зубами за свой шанс дерутся, а мы с тобой добровольно в Еланке сами себя заточили.

Она посмотрела на Лялю – та сидела, хоть кол на голове теши.

– Поехали же, поехали домой! Отец в хорошее место обещал устроить. На самолете полетим, пусть тебе попробуют за твою каторгу не заплатить. Сколько за один день нового услышим, интересных людей повидаем. А то прямо плесенью и паутиной нас тут затянуло. А дома-то: ребята знакомые, Славик Рубан! Дома все есть. А здесь? Да лучше смерть!

Таким образом, Неля попеременно применяла политику кнута и пряника.

– Помнишь нашу улицу? Сейчас там от огней светлее, чем днем, а народу! Лялька, народу! Река человеческая. В одном троллейбусе больше людей, чем во всей Еланке! – Она отдернула кусок ситца, служивший занавеской. Улица утонула в непроглядной, глаз выколи, темноте. Только на другой стороне улицы кое-где желтели четырехугольные пятнышки окон. Тихо падал первый крупный снег. Взлаивали собаки. И Ляля, заведомо зная, что говорит неправду, что никуда она теперь из своего «Пингвина» не уедет, как же он без «Пингвина», проревела:

– Нелечка, хорошо, я подумаю. Хорошо, я подумаю, Нелечка. Только, Нелечка, что же ты наделала, предательница ты, Нелькааа, – и, скривившись, сморщилась, заревела громче сестры. И во сне она продолжала поскуливать, а Неля сонно мычала, дергалась и вялыми руками отталкивала от себя что-то.