Нашествие монголов - читать онлайн книгу. Автор: Василий Ян cтр.№ 240

К этому времени веселые певучие ручьи затянулись ледяной корой, реки по берегам обросли наледью, обещая скоро замерзнуть совсем. Тогда все пути окажутся удобнопроходимыми не только для многотысячной конницы, но и для верблюжьих караванов и обозов, скрипучих арб, увлекаемых откормившимися за лето могучими круторогими волами.

Тихая Юлдуз-Хатун вместе со своей верной рабыней китаянкой И Ля-хэ все время проводила в небольшом саду, устроенном вокруг золотого домика за высокой каменной оградой. Китаянка И Ля-хэ еще ранней весной уезжала на маленькой лошадке в степь, отыскивала там любимые на ее далекой родине растения и привозила ирисы, тюльпаны и другие красивые цветы, а также целебные травы. Все они были старательно рассажены на грядках, вдоль дорожек, искусно переплетавшихся по хитроумному рисунку строителя дворца Ли Тун-по. Он же устроил легкую, точно кружевную беседку, какие на его родине обычно ставятся над дворцовыми прудами. Через сад проходила канавка, выведенная из родника, находившегося выше города Сарая. Большой арык прорезал всю новую столицу и ниспадал несколькими каскадами. Он вращал колеса небольшой водяной мельницы, где перемалывалась самая тонкая пшеничная мука на надобности дворцового стола.

Посреди сада находился бассейн, обложенный цветными камешками. В нем плавали маленькие красноперые рыбки. Юлдуз-Хатун любила кормить их, когда при звоне ее колокольчика они всплывали веселыми стайками.

Этой осенью Бату-хан по многу дней не навещал Юлдуз-Хатун, все время был в разъездах, проверял отдельные части своего огромного войска или совещался с темниками, подготовляя поход на запад. Он должен был начаться внезапно и стремительно.

Однажды Бату-хан приехал к Юлдуз-Хатун под вечер. Они сидели одни в кружевной беседке, и тут у них впервые произошел спор. Юлдуз-Хатун сказала, опустив глаза:

– Прости, что я коснусь задуманного тобой, но о чем я знаю только понаслышке. Я хочу высказать то, что томит мое сердце. Ведь я люблю тебя не за то, что ты непобедимый полководец и великий правитель народа. Я впервые затрепетала, увидев тебя еще тогда, когда ты был гоним и когда, как лихой джигит, ускользнул от убийц на захваченном тобой чужом белоснежном коне. С тех пор мое маленькое сердце лежит на твоей ладони и мысли мои вьются постоянно вокруг тебя…

Юлдуз-Хатун замолкла и с тревогой наблюдала, как последние лучи заходящего солнца, пробившись сквозь пожелтевшую листву деревьев, багровыми пятнами упали на смуглое суровое лицо, такое близкое и родное. От порывов ветра эти красные пятна шевелились, и она подумала о потоках алой крови, всегда проливавшейся по мановению жестокой руки этого сейчас так тихо и мирно сидящего рядом с ней человека.

– Скоро мы с тобой расстанемся, – сказал он. – Впервые я поеду без тебя.

– Это в твоей воле! – И Юлдуз-Хатун закрыла глаза узорчатым рукавом.

– Ты плачешь?

– Как всегда, когда ты хочешь меня покинуть. Я хочу тебя спросить. Можно?

– Говори.

– Для чего ты начинаешь еще один поход?

Она увидела, как брови удивленно поднялись и глаз скосился, недоверчивый и пытливый.

– Почему ты это спрашиваешь? Ты давно знаешь, что я должен выполнить завет Священного Правителя. Он приказал, чтобы непобедимое войско монголов дошло до «последнего моря».

– А для чего тебе надо выполнять то, что завещал этот… – она боялась сказать, но все-таки, пересилив себя, сказала, – страшный старик?..

При этих словах Бату-хан вздрогнул.

– Он же ненавидел и боялся твоего отца, Джучи-хана. Поэтому теперь он бы ненавидел и тебя, завидуя твоим победам.

Один глаз Бату-хана прищурился, и легкая улыбка скользнула по губам.

– Ты, Юлдуз-Хатун, самая смелая во всей моей Синей Орде. Ты одна сказала мне то, что не решился бы прошептать ни один из самых храбрых воинов.

– Моя любовь к тебе сильнее страха. Поэтому я скажу тебе еще кое-что. Ты необычайно раздвинул границы своего царства. Укрепи и сбереги его… И еще скажу… Не разрушай столицы урусов Кыюва, а сделай ее своей второй столицей и передовой крепостью против «вечерних стран»…

Бату-хан в гневе вскочил:

– Кто тебя научил так говорить? Сама ты не смогла бы это придумать. Твой совет – это женские гаремные разговоры и страхи! Я не могу нарушить данное слово. Я обещал моим воинам, что каждый, кто ворвется в Кыюв, сможет отломить кусок золотой крыши с дома Бога. Довольно и того, что три года назад я обещал войску, что будет разграблен богатый город урусов Новгород, но я не дошел до него, застряв с войском в непроходимом болоте, мои багатуры скажут, что я хвастун и не выполняю своих обещаний.

Юлдуз-Хатун завернулась с головой в свое легкое черное покрывало.

– Опять слезы?

– Долго ли ты будешь в походе?

– Двенадцать лун.

Уже уходивший Бату быстро повернулся, подошел к Юлдуз и жесткой рукой схватил ее за нежное плечо. Он быстро стал шептать:

– Подари мне сына! У меня много сыновей, но я с горечью вижу, что среди них нет полководца. Нет похожего на солнце! Нет у меня достойного наследника! Все мои сыновья между собой дерутся и ссорятся, готовые отравить друг друга. Наследником может стать только тот, кто умеет повелевать. А такого нет!

Юлдуз-Хатун стыдливо закрыла лицо руками и сказала:

– Потому я и хочу, чтобы ты никуда больше не отправлялся, а довольствовался твоим блистающим, как солнце, царством Синей небесной Орды, чтобы ты оставался в Сарае.

– Почему?

– Потому что я уже надеюсь и даже уверена, что скоро я тебе подарю сына, и у него будут твои зоркие глаза, твоя смелость и твое уменье повелевать…

Бату-хан стоял задумчивый, озаренный багровыми лучами заходящего солнца:

– Для меня смелый доблестный сын будет высшей радостью. Весь поход я буду думать о тебе и ожидать твоего драгоценного для меня дара. Но я отправлюсь в поход в назначенный мною день… Чтобы оставаться могучим, я должен раздавить моих соседей, или они раздавят меня.

Бату-хана редко кто видел разгневанным. Смуглое сухое лицо его, точно выточенное из старого ореха, всегда казалось спокойным и невозмутимым в самых потрясающих обстоятельствах, хотя в сердце его, может быть, бушевали вихри. Так, в разгар боя, отчаянной атаки «бешеных» или штурма города вся сила воли, напряженной мысли полудикого ума, злорадства или досады – все достигало высшей силы, сжатое, словно в клещах, в несокрушимый алмаз, который все может разрезать, вспыхивая холодными искрами сухих коротких приказаний.

В таких случаях особенно сверкал прищуренный глаз и левый уголок рта с изогнутым разрезом сухих губ слегка приподнимался, показывая оскал хищных зубов. Его смуглое холодное лицо освещалось мимолетной усмешкой, самоуверенной, убежденной в своем могуществе и неизменной боевой удаче.