Меня зовут Мина - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Алмонд cтр.№ 25

Она решила попробовать. Но разумеется, как только она записывала хоть одно слово, что-то начинало происходить. Как только она давала герою имя, он начинал оживать, прыгать и бегать у неё в голове и на бумаге. Оказалось совершенно невозможно написать хоть что-то и превратить это в ничто. Похоже, писатель немного похож на Бога. Каждое слово — начало творения. Она писала предложение за предложением, вычёркивала предложение за предложением. Рядом с ней Круч сочинял, как из яйца вылупился дракон по имени Норман; чуть поодаль Уилфред бормотал что-то о шайке головорезов, которые загнали Билли Уинстона на полуразрушенный склад; Алиша, тоже шёпотом, страдала по Мейсиной кошечке, которую чуть не задавила машина, когда она была совсем котёнком.

Мина ни на кого не смотрела, просто прислушивалась. Все эти дети, похоже, вписались здесь, на Коринфском проспекте. Что же она-то такая? Никуда и ни на что не годная? Такая глупая. Такая… поперёк всего. Никуда не вписывается. Даже здесь, где всем трудным место, ей — не место. Она снова взглянула на свою страницу и поняла, что история, в которой ничего не происходит, — это ненаписанная история. Других не бывает. Когда ничего не происходит — это пустая страница. Мина испугалась. И это ещё больше отдалило её от всех. Ведь иногда ей хочется жить именно так: чтобы с ней ничего не происходило, вообще ничего. Чтобы она была ненаписанным рассказом. Малкольм прав. Расти интересно, захватывающе интересно, но чертовски трудно.

Вокруг бормотание, иногда смех. Она попыталась отключиться. Смотрела на свой лист, и по нему скользили образы… воспоминания… Она представляла себя дома, на своём дереве. А вот мама — сидит в кафе, пьёт кофе. А вот папа — он смотрит на небеса из тёмных глубин земли. А ещё — шёпот Алиши, бешенство Уилфреда, робость Гарри, наколки на груди Круча… И Малкольм, добрый Малкольм, в яркой рубашке, с серебряным браслетом на запястье. Потом Пустобрёхс и Непущаль, и миссис Черпенс с директором, и день тестирования всплыли в памяти и едва не затопили её вовсе… А после замелькали Бог, твердь и пустота, и рассказы, в которых жизнь зарождается из старых костей, и рассказы, в которых вообще ничего не происходит, и… и… и… Наверно, всё это вместе, эти обрывки настоящего и прошлого сошлись и затмили сами себя… и Мине явилось видение. Что-то заставило её поднять глаза, посмотреть в окно, на солнечный свет, заливавший площадку перед входом в школу, — и она увидела его.

Он спокойно стоял недалеко от припаркованных учительских машин. Стоял и улыбался. Высокий-высокий — точно такой, каким был в жизни, каким она его помнила. Воздух вокруг него потрескивал, точно разогретый неистовым жаром. Он повернул голову и взглянул в окно кабинета номер Б-12, в заведении для трудных детей на Коринфском проспекте, взглянул прямо на Мину, а она смотрела на него сквозь стекло. И он улыбнулся снова, уже ей, — не ласково-нежно, а так, что сразу проник туда, где она хранила мечты. В мысли, в сердце, в тело, в кровь. И она поняла, что — вопреки всему — всё будет хорошо. А потом он исчез, растворился в жаркой вспышке огня. Остался раскалённый асфальт под окнами, машины на стоянке, воздух, солнце и пустота… Учебный день подходил к концу.

Некоторое время она просто пялилась в эту пустоту. Потом заморгала, огляделась. Никто ничего не заметил. Солнце заливало класс, все продолжали работать.

Она наставила ручку на пустую страницу и написала:

«На Коринфском проспекте я увидела папу. Я очень обрадовалась».

Коринфский проспект оказался не для меня. Хотя день прошёл хорошо и я многое поняла. Например, что те, которые никуда не вписываются, могут странным образом вписаться друг в друга. И что мир не всегда меня, отверженную, отвергает, так что, может, и я однажды куда-нибудь впишусь. Народ мне тамошний понравился. Я навсегда запомню Круча и сад на его груди. Но моё время ещё не пришло. Пока мне надо быть только дома, с мамой, сидеть на дереве. Мне надо учиться дома. Когда все закончили писать, Малкольм зачитал вслух кусочки — о драконах и убийствах, об испуганных котятах и чудесных воображаемых жизнях. Мы смеялись до колик, до стонов — такие замечательные получились рассказы. Когда подошла моя очередь, я спрятала слова о папе и открыла пустую страницу. И впервые за весь этот день посмотрела людям в глаза.

— Мой рассказ, — начала я, — просто пустая страница. В нём ничего не происходит.

Все посмотрели на мой лист. Потом на меня. Они обдумывали мои слова. А я представила, как визжала бы на их месте миссис Черпенс. Представила — и улыбнулась.

— Как моя спина, — вдруг произнёс Круч.

— Твоя спина? — повторила я.

— Ну да. Она пока тоже пустая. Но твой лист и моя спина однажды будут не пусты. И чертовски прекрасны.

— А сейчас в них куча равных возможностей. Всё, что может случиться, — добавил Малкольм.

— Ага, — согласился Круч. — Значит, они и сейчас не пустые. — Он улыбнулся мне и засмеялся. — Значит, даже на пустой странице есть свой рассказ.

И мы не стали с ним спорить.

Вскоре прозвенел звонок.

На выходе из класса меня перехватил Круч.

— Ты больше не придёшь, да?

Я пожала плечами. Отвела глаза.

— Не придёшь, знаю. Но может, когда-нибудь, не завтра? Мы бы с тобой задружбанились, а?

— Мы с тобой?

— Ага. Легко.

Алиша тоже подошла. Погладила меня по щеке. Она прощалась. Я дотронулась до её шрама и прошептала:

— Я однажды тоже почти так сделала… как ты.

Я сказала это одними губами, и она, наверно, не услышала. Просто угадала.

— Но ты же нашла смысл, — отозвалась она. — И я тоже.

Мы улыбнулись друг другу.

— Да, — кивнула я. — Мы его нашли.

За мной приехала мама. Поблагодарила Малкольма и миссис Миллиган. И Карл повёз нас домой.

— Ну как? — спросил он. — Много квохтали?

— Нет.

— Отлично.

— А ты на кого-нибудь напала?

— Нет, что вы…

— Умница.

— Спасибо, мистер Пеле.

Мама положила руку мне на плечо, хотела обнять, но я отстранилась. Меня переполняли мысли, воспоминания о прожитом дне и планы на завтра.

— Ну, ты как? — спросила она. — Немножко пообвыклась? Когда я уходила, ты ведь загрустила.

— Чему было радоваться?

— А потом? Хоть чуть-чуть повеселела?

Я вздохнула.

— Да… Люди там хорошие… И на уроках кое-что занятное было. И ещё я…

Я умолкла. Уставилась за окно такси. По какой-то неведомой причине я не могла рассказать маме про видение. Язык не поворачивался.

Мама улыбнулась.

— Ну что, больше не пойдёшь?

Я пожала плечами:

— Нет. Прости, мамуль.

— Да я, собственно, не против.