Свекруха - читать онлайн книгу. Автор: Надежда Нелидова cтр.№ 2

– Нет, это не летящая походка – это коллективная пляска святого Витта! Передышка три минуты…

Эванджелина останавливает нас, раскрасневшихся, запыхавшихся. Ох, нелёгкая это работа: курс красивой походки. Наша учительница скидывает белую меховую пелеринку и показывает – как надо.

Маленькая головка застыла на лебединой шее. Фигурка как музейное изваяние. Движения мягкие, вкрадчивые, кошачьи. Ножки и упруго очерченный тазик живут отдельно от тела. С ума сойти!

На три вещи можно смотреть бесконечно: на огонь, на воду и на походку Эванджелины. Если она на нас производит такое впечатление – что говорить о мужиках.

– Я бы сама её трахнула, – мрачно бубнит Дробышко. Эванджелина не подозревает, какие содомские, лесбийские настроения возбуждает в своей ученице. Она заученно щебечет:

– Вам не надо ходить в рестораны и в дискотеки, чтобы потанцевать. Улица – ваш ежедневный танцпол. Вы летите, как пух от уст Эола. Вы танцуете на ходу и радуетесь жизни. Вы самовыражаетесь через походку. Вы – центр притяжения и внимания Улицы. Вы – королева среди дёрганых, суетливых, замотанных бытом женщин!

Прощаясь, даёт домашнее задание: не забывать о красивой походке, не расслабляться ни на минуту. Идёте вы к холодильнику, кухонной раковине или в туалет, или на балкон с тазом белья – спина в мраморе, вишенка в попе, бедро в скольжении.

– Эдак штанов не напасёшься: сотрутся до дыр меж ногами, – бубнит Дробышко.

– Никаких штанов, дамы, только – чулочки! – и руководительница, сделав ручкой, упархивает своей умопомрачительной балетной походкой. Одно слово – Эванджелина.

Чего больше всего страшатся пожилые люди? Думаете, смерти? Не-а. Болезней, беспомощности, зависимости, охлаждения со стороны близких.

– Повезло нефтяным старушкам, – бубнит Дробышко.

Нефтяные старушки – это не те, кто владеют приисками и скважинами. Это те, кто вышел на пенсию в тучные двухтысячные. У них пенсии с каждым годом потихоньку индексировались, пухли…

– Повезло, – бубнит Дробышко. – Вон, моя соседка. Родня на неё не надышится, не натрясётся. Три раза в день мерит давление, кормит детским пюре из баночек. Худо ли: 30 тыщ пенсии в семейном бюджете…

Умеет Дробышко наводить тоску. Но как легко настроить нас друг против друга. Одним кинуть кусок чуть жирнее, другим поплоше. Разделяй и властвуй.

– Да ладно, – будто считывает мои мысли Эльза. – Сами-то мы как к свекровям относились?

Мы ещё ниже опускаем головы и ещё старательнее возим ложечками в чашках. На словах – да, семейная идиллия. Мы забрали свекровей к себе, что немедленно поставили себе же в великую, неоценимую заслугу перед вечно виноватыми мужьями. Их матери доживали в сытости, чистоте и тепле – это правда.

Вахрамеева, например, трогательно рассказывала всем, как она у свекрови ноги мыла и только что воду не пила. Омывала в тазике и осушала полотенцем, чтобы не было пролежней. Но однажды я присутствовала при сем священнодействии. Видела выражение лица Вахрамеевой и слышала, что она при этом цедила сквозь зубы… Лучше бы свекровь быстрее отмучалась и не купалась в этом океане ненависти.

Или Вера – идеальная дочь. Когда мама стала хворать, сразу продала её дом в деревне и перевезла к себе. У мамы деменция: она не узнает родных. Переживает, что дочка Вера совсем её позабыла и не навещает. Подворовывает сладости со стола:

– Дочка приедет – угощу.

– Мама, я и есть твоя дочка!

Вера закипает. Веру дико бесит забывчивость матери. В доме появился объект для раздражения. Нет, мама себя сама обслуживает и даже имеет по дому свои маленькие обязанности. Вытирает пыль, поливает цветы.

Но отныне единственная тема, на которую Вера неизменно съезжает во всех разговорах – это «чокнутость» матери и «ужас, если сейчас такое творится, что дальше-то будет?!» Рассказывая о причудах матери, выразительно крутит пальцем у виска. Она уже не зовёт её мамой, только «эта».

Вон, сегодня «эта» сходила мимо унитаза (начинается!) Включила и забыла зажечь под чайником газ. Приходится снимать и прятать газовый краник. Веру раздражает, если мама путается под ногами. Мама испуганно перестала выходить из комнаты. И это тоже раздражает Веру: «Прячется, как будто я фашистка какая».

Сердце у «этой» здоровое: значит, ужас будет тянуться десятилетия. Поневоле с умилением вспомнишь свекровь-сердечницу. Та, голубушка, и сама не мучилась и других не мучила.

Ах, как важно уйти вовремя, чтобы не надоесть всем хуже горькой редьки, не оставить после себя раздражённых воспоминаний. Но выбор у нас небогатый: лопнет сосудик в сердце или в голове. Лучше, если в сердце: тогда сразу.

Так было, так есть и так будет. Думаете, в советское время было лучше? Пожалуйста: советский фильм «Белые росы». На предложение среднего сына соединить однушку и двушку, чтобы жить вместе в трёхкомнатной квартире, старый Федос отвечает: «Не хочу в грех тебя вводить. Смерти моей ждать будешь». Вот так. При всём уважительном отношении сына к папаше.

Короток женский век, как у подёнки. Вообще жизнь коротка: только вчера психовали из-за близких немощных стариков – а уже на пороге стеснительно топчется собственная старость. Как быстро вернулся бумеранг!

– Хорошо стариться в Америке, – вздыхает Вера. – Там не дома престарелых – а сказка.

– Не свисти, – это Вахрамеева. Она жила в Америке семь лет. – Там тоже разные дома престарелых. Там тоже всё зависит от денег.

– Хорошо стариться на Кавказе, – упрямо заходит на второй круг Вера. – Была бы там родня – и айда: чемодан-вокзал-Кавказ. Или хотя бы в Среднюю Азию. Там старость носят на руках.

«У нас тоже, как на Востоке, уважают старость, – думаю я. – Пока она на ногах. Пока возится в огороде, закатывает банки, нянчится с внуками, тратит пенсию на любимых детей. Переписывает на них квартиры, машины, гаражи.

Как только старость обессилеет, сляжет и начнёт ходить под себя, – сыны и дочки немедленно вспоминают, что они никакой не Восток, а совсем даже наоборот: настоящая Европа. А в Европе, извините: дети сами по себе, родители сами по себе».

Сегодня у нас грустный повод собраться в «Папуасском счастье». От пневмонии скончалась Елена Аркадьевна: не прошла бесследно ночёвка под ёлочкой.

На похороны – вот чудо! – прибыла в своей перламутровой «ауди» Эванджелина. Возложила на могилку огромный букет синих гвоздик. Я видела, как у неё блестели слёзы на ресницах.

Узнав о планируемых маленьких поминках в подвальной кафешке, напросилась с нами. Наполнила крошечный полутёмный зальчик ароматом французских духов. Оглядывалась и говорила: «А здесь миленько». Заказала на всех водки, блинов, пирожков. О, мы узнавали Эванджелину с новой стороны!

Мы узнали её с новой стороны ещё больше, когда с непривычки и с холода все нечаянно набрались. И поминки (да простит нас Елена Аркадьевна) сменили минорную тональность на истерично-весёлую.