Перед глазами снова всплыло искаженное предсмертной агонией лицо Желтого.
– Трус… – прохрипел Желтый.
– Отстань! – прорычал себе под нос Пулий. – Ты труп! И я не собираюсь составлять тебе компанию.
Вот уж нет!
Неблагодарное это дело – быть героем. О живых не поют песен. Что толку в том, чтобы твое имя воспевали менестрели, если сам уже будешь пеплом?
– Не мое дело, – твердо сказал Пулий. – Я свое отслужил! К эльфам этот север…
Да и что смогут сделать полуголые дикари против закованных в броню солдат? Легион – несокрушимая сила. Один залп винтовок – и бессы спрячутся обратно в лес так, что их следов никто не найдет до следующего лета.
Пулий поерзал на ветке, ища положение поудобнее. Оно не находилось. Смирившись, он прикрыл глаза.
– …Трус! – проклокотал Желтый, плюясь кровью.
– Зато я жив! – крикнул в ответ Пулий. – И пока не собираюсь отправляться «за реку».
– Трус, – снова булькнуло из дырявого горла Желтого.
Пулий отвернулся.
– Трус, – раздалось из-за спины, – трус, трус, трус…
Пулий распахнул глаза. Сердце принялось отплясывать бешеный танец, отдавая барабанным боем в уши.
– Я не герой! – сказал сам себе Пулий вслух, даже не заботясь о том, что его кто-то может услышать.
«Трус! Трус! Трус!» – звучали в голове слова Желтого.
Пулий взялся за рукоять меча, ища успокоения. Но почему-то легче на душе не стало. Он вспомнил, как первый раз взял в руки этот самый клинок.
– …служить и защищать граждан… – повторял он за центурионом слова клятвы вместе с парой десятков других новобранцев, как и он привставших на одно колено.
– Встаньте, легионеры! – словно глас Всевышнего прозвучал с трибуны голос легата.
Тут же к новобранцам подошли ветераны. Они накинули им на плечи красные военные плащи. Напротив Пулия стоял темнокожий Мамерк. На фоне его смуглого лица улыбка казалась белее самого снега. Геносиец протянул ножны с вложенным в них гладиусом. Блеснул на весеннем солнце стальной кругляш навершия. Дрожащей рукой Пулий взялся за обмотанную новой кожей рукоять клинка. До сих пор в памяти остался этот запах… Мамерк хлопнул Пулия своей огромной ручищей по плечу и рассмеялся.
– Добро пожаловать в Тринадцатый легион, салага! – сквозь смех сказал он.
Пулий улыбнулся в ответ. В тот миг ему казалось, что первый раз в жизни он делает что-то правильное. Были позабыты все тяготы ежедневной муштры, все ссоры, все обиды. Сжав в руке меч, свой меч, он почувствовал себя настоящим мужчиной, почти героем…
– Дерьмо! – выругался Пулий.
Кому-то в этой жизни везет, кому-то не очень… Похоже, Пулий относился к числу вторых. Он отстегнул ремень и начал спускаться с дерева.
Вдалеке снова завыл волк.
Вождь
Абигор сделал вид, что поправляет ножны, – и помассировал ноющее бедро. Сломанная много лет назад кость так и не срослась как надо. Проклятая нога опять разболелась. Старые раны всегда напоминают о себе к непогоде. Наверняка будет дождь, и сильный. Тем лучше. Будет проще сохранять скрытность, пока для имперцев не станет слишком поздно.
Абигор распрямил спину.
Услышав похрустывание, едва сдержал вздох. Время не щадило никого. Похоже, он становился слишком стар для всего этого. Но если не он, то кто? Не может же он позволить выскочкам вроде Скарга или его дружка Дивикона занять место хэрсира и вести туат.
Не теперь, когда, спустя годы унижений и страданий, близится день расплаты. Не для того он, проглотив гордость, кланялся имперцам, платил оброк, отправлял на смерть своих же соплеменников, которые имели смелость защищать свободу с оружием в руках.
Не теперь.
Абигор погладил литое бронзовое навершие в форме волчьей головы. «Скоро ты снова будешь пить кровь, старый друг», – прошептал он мечу.
Обратный путь показался короче и легче. Идти без тяжеленного мешка на плече было куда приятнее, а темнота совершенно не мешала. Абигор нашел бы дорогу домой и без факела. Он бегал по этим лесам еще мальчишкой, охотясь на кроликов. Сколько же зим минуло с тех пор…
Пять десятков? Больше?
Что толку их считать… ничего ведь не вернуть. Тогда он и не подумывал о том, чтобы стать вождем. Не ведал, что в качестве расплаты ему придется хоронить собственных детей и всадить нож в сердце своей жены, чтобы облегчить ее страдания. Мир был проще тогда. Не легче – нет, трудностей на свете хватало и в те дни, но – проще.
Он вспомнил, как однажды пошел проверять силки – и нашел по зверьку в каждом. Его счастью не было границ. Выпятив грудь, он вошел домой, держа тушки четырех упитанных кроликов. Отец впервые назвал его мужчиной. Вкус и запах жаркого, которое состряпала тогда мать, Абигор помнил до сих пор. А на следующий день на деревню напали эдуи, и отец погиб в бою, как и многие другие воины.
«Как странно», – подумал он.
Тот далекий день, давным-давно канувший в прошлое, до сих пор остается в памяти четким и ярким, подробным в мельчайших деталях, а вот случившееся всего пару лун назад – окутано дымкой.
«Может быть, с возрастом тускнеет и память человека?»
Многое изменилось с тех пор.
Даже лес тогда простирался гораздо дальше на юг, чем теперь. Но проклятые безбожники-южане своими железными топорами рубили вековые деревья, словно те и не живые вовсе. Строили на их месте дома.
Они искали в реках желтый металл.
Их радость не знала предела, когда кому-нибудь удавалось найти крупный самородок. Абигор до сих пор не мог понять, чем этот металл лучше других. Ведь сталь была намного прочнее, хотя лишь избранные кузнецы знали, как с ней обращаться. Но южане с радостью меняли на бесполезное «золото» (какое странное слово) еду и нужную утварь: посуду, острые ножи, мотыги.
Но это было лишь начало. Жадность имперцев не знала границ. Их приходило все больше и больше с каждой весной. Они считали себя хозяевами в чужих землях. Временные постройки разрастались до городов. Абигор никогда не думал, что люди могут так быстро и так сильно изменить мир. Лес таял на глазах, как весенний снег. Вместе с деревьями пропадали и звери. Все чаще охотники возвращались домой без добычи.
Ничего удивительного, что между волчьим народом и южанами стали вспыхивать ссоры, зачастую заканчивающиеся кровью. А потом пришли солдаты…
– Нужно было перерезать им всем глотки! – вновь прорычал Скарг.
Абигор вернулся из тумана воспоминаний.
Молодой воин все не унимался. Видать, уязвленная гордость парня не находила покоя. Оно и понятно. В столь юные годы Скарг уже командовал собственной сворой и слыл лучшим лучником в туате Абигора.