Царьград (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Александр Михайловский, Александр Харников cтр.№ 153

Я достал из нагрудного кармана блокнот и набросал на вырванном из него листке несколько строк:

– Где размещены мои люди, знаете?

Роберт кивнул.

– Отдадите это майору Александру Гордееву. И удачи вам, Бобби!

Передав растерянному Роберту листок и пожав ему руку на прощание, я встал со скамейки и быстрым шагом направился в сторону дворца. Сегодня у меня много дел, а завязка шотландской интриги – это только одно из них…

10 июля (28 июня) 1877 года, полдень. Константинополь. Дворцовый комплекс Долмабахче. Мобильный госпиталь МЧС

Подполковник медицинской службы Игорь Петрович Сергачев

ЗАПИСКИ ВОЕННО-ПОЛЕВОГО ХИРУРГА

Недолгое затишье, царившее какое-то время, неожиданно сменилось той ситуацией, какую в наше время называют одним коротким словом – «завал». В наш госпиталь и на «Енисей» потоком пошли раненые с Балканского фронта. Русские войска, довольно легко продвигавшиеся по Болгарии, миновав Габрово, дошли до знаменитого Шипкинского перевала, где встретили ожесточенное сопротивление турок. Я слышал в свое время о том, что турки сильны именно в оборонительном сражении, особенно когда и боевой дух высок и они решились умереть, но не сдаться. Похоже, что сейчас сложилась именно такая ситуация.

С легкоранеными тамошние эскулапы управлялись вполне удовлетворительно, но вот с тяжелыми ситуация была совсем иная. В жаре, в антисанитарных условиях, лежа часами без оказания надлежащей помощи, многие из них умирали, хотя у нас их могли вытащить с того света обычные военные медики.

Поэтому, узнав о сложившейся ситуации, полковник Бережной связался с адмиралом Ларионовым и срочно запросил у него помощи. Виктор Сергеевич распорядился направить в район Габрово, куда свозили раненых из-под Шипки, все наши военно-транспортные вертолеты. И сразу у нас появилось работы выше крыши.

Я мобилизовал всех наших медиков, с кораблей эскадры собрали врачей и санитаров, словом, всех, кто хоть немного разбирался в современной медицине. Пришлось подключить и нашего гостя – Николая Ивановича Пирогова, тем более что он и сам рвался к операционному столу, несмотря на свои шестьдесят с лишним лет. Впрочем, я знавал лично другого гениального хирурга, Федора Григорьевича Углова, который делал операции на сердце и в девяносто, а в сто лет прооперировал больного накануне собственного юбилея в присутствии представителей «Книги рекордов Гиннеса», которые зафиксировали сей факт на видеокамеру.

Я рассказал Пирогову об Углове. Николай Иванович был удивлен самим фактом возможности проведения операций на сердце. Не менее он был удивлен творческим долголетием Федора Григорьевича. Я сказал, что это результат здорового образа жизни, которого придерживался мой знакомый. Он не пил, не курил, обливался каждое утро холодной водой и занимался зарядкой. Помню, как он как-то раз заехал ко мне на работу на своей «Волге», которой лихо управлял, несмотря на то, что ему было уже за девяносто.

Пирогов долго размышлял над сим фактом. На днях я все же решился рассказать ему о его смерти. Узнав, что рак верхней челюсти, сведший его в могилу, был вызван неумеренным курением, Николай Иванович призадумался. По-моему, он стал меньше курить, хотя так и не смог окончательно отказаться от своей пагубной привычки. А после моего рассказа об Углове Пирогов решился. Он торжественно дал обещание больше не курить и раздал весь свой запас сигар знакомым грекам. Даст бог, может после этого он проживет лишние несколько лет.

Сейчас Николаю Ивановичу, даже если бы ему и захотелось, просто не нашлось бы времени для перекура. Он делал по нескольку операций в день, после чего сил ему хватало лишь на то, чтобы поесть с грехом пополам и добраться до койки. А потом, наскоро поев и приведя себя в порядок, снова вставал к хирургическому столу. Причем, как говорили ассистирующие ему наши медсестры, оперировал он мастерски, не делая лишних движений. Я объяснил им, что быстро и четко работать скальпелем Пирогов натренировался потому, что в его время наркоз только-только начинал использоваться, и быстро прооперировать больного без всякой анастезии надо было хотя бы потому, чтобы он не умер от болевого шока.

В некоторых случаях я ставил Пирогова ассистировать во время особо сложных операций, чтобы он своими глазами увидел, как мы спасаем тех, кого в его время признали бы безнадежными. И Николай Иванович исправно подавал инструменты ведущим операцию хирургам, некоторые из которых были вполовину его моложе.

И вот сегодня, когда наконец наступило некоторое затишье, мы с Николаем Ивановичем выбрались из пропахшей кровью, гноем и лекарствами палатки на свежий воздух. Уединившись в садике бывшего султанского дворца, мы присели на лавочку и продолжили начатую ранее беседу.

– Я всё понимаю, Игорь Петрович, – сказал Пирогов, – у вас превосходная медицинская техника, способная делать чудеса, замечательные, отлично знающие свое дело хирурги, фельдшеры и медицинские сестры. Но, по-моему, у вас главное – это отношение к больным и раненым. Как часто мне приходилось сталкиваться с равнодушием и черствостью тех, кто должен оказывать помощь страждущим, тем, кто ожидает от врача милосердия. Помните, Игорь Петрович, как вы рассказывали мне о том, как здесь, в вашем госпитале спасли от верной смерти замечательного художника Василия Васильевича Верещагина? Он непременно бы умер от того «ухода», которым был окружен в нашем госпитале. И как быстро он здесь пошел на поправку. А ведь рана, как я узнал, была у него не такая уж тяжелая. Даже без ваших лекарств, этих, как вы их называете, «антибиотиков», его вполне можно было вылечить.

– Да, Николай Иванович, – ответил я, – внимание к больному, сострадание к нему – это не менее сильное лекарство, чем наши антибиотики. И мы об этом помним. Особенно это важно для военных врачей. Молодые и здоровые люди, получившие раны в бою, нуждаются в сугубом внимании. А сколько наших врачей, оказывающих раненым первую помощь на поле боя, погибли… Эх! – Я взмахнул рукой, вспомнив ребят, с кем вместе учился в Военно-медицинской академии, тех, кто погиб в Чечне, Абхазии и других горячих точках. Кто-то был застрелен снайпером, кто-то подорвался на фугасе, сопровождая раненых, кому-то просто перерезали глотку «повстанцы», о доблести и гуманности которых верещали в СМИ иностранные да и некоторые наши журналисты.

– Я понимаю вас, – со вздохом сказал Пирогов, – многие из моих коллег в осажденном Севастополе тоже погибли при исполнении своего священного долга военного медика. Вообще же, дорогой Игорь Петрович, война – ужасная вещь, и я каждый раз жалею, что молодые, полные сил люди гибнут, так и не совершив то важное и хорошее, что они бы, возможно, совершили в своей жизни. Впрочем, войны начинают политики, а гибнут на них совсем другие.

– Николай Иванович, – сказал я, – я всё прекрасно понимаю. Но наша миссия на этих войнах – минимизировать потери и сделать эти войны менее кровопролитными. К тому же, Николай Иванович, похоже, у нас снова появилась работа. – Я указал Пирогову на санитаров, которые несли кого-то на носилках к нашей палатке-операционной.